Асия, едва не шипя, шепчет мне:
— Книксен! — подсказывает она.
Я стою, замерев, не сгибая колени. Глядя женщине с хищным и глубоким взглядом, пронзительно также в глаза. Она, поджимая тонкие, бледные губы, с усмешкой презрительной мне говорит:
— Даром, что порицают провинциальное скудное воспитание, — брезгливо осматривает меня. — Впрочем, ваша репутация и без того не столь хороша.
Благодаря тонкому слуху, улавливаю чей-то шепот, тихо, змеею скользящий:
— Неизвестно где была кузина Таррума все это время…
— Теперь уж она, верно, обесчестена.
Нахожу говорящих своим холодным взглядом. Те замолкают в тот же миг и понуро опускают головы. А по позвоночнику каждой катится ледяной пот …
Я поворачиваюсь к знатной даме. Она пренебрежительно сидит, держа голову горделиво и высоко.
Я даану. Я не позволю столь низко и грубо обращаться с собой.
Асия же стоит рядом неживая. В испарине ее тонкие руки. Она шепчет мне на ухо:
— Перед сиятельной извинись.
Женщина гадко ухмыляется:
— Ваши подсказки, нари Бидриж, — гадко чеканит слова она, — ни к чему. Тут уж видно, что даже помощь учителей не помогла. Впрочем, — глаза леди победно блестят, — род Таррумов ведь молодой… Не столь давно к знати они примкнули, — с осуждением молвит она. — Благородные! Что намешано в их грязной крови? Откуда восходят Таррумы, не напомните?
Асия говорит едва слышно:
— Из Виллендского княжества, сиятельная.
Та в пышном платье сидит, не шелохнувшись, не двигаясь. А ее спина пряма, словно сосны ровной ствол.
— Верно, — сухо она подтверждает, хотя чую я — итак сама помнила. — Бастарды! — осуждающе морщится. — Хотя удивляться тут нечему: Лиес — оплот для похоти и разврата.
А я будто вся побираюсь. Кобринцы не любят Лиес за то, что ведьм и сильных колдунов там чтят. Боятся их, нелепым предрассудкам веря.
Нари Бидриж тактично поправляет даму:
— Виллендское княжество сейчас не входит в состав Лиеса, сиятельная.
Леди поднимает на Асию глаза и глядит прожигающе. Злится, что жена Лени на ошибку ее указала. А та лишь затравленно в сторону смотрит.
— Это пока, — властно произносит она. — Некоторые вещи никогда не меняются.
И одна женщина, что находится поодаль, ее слова подтверждает:
— Вы совершенно правы, леди.
Подобострастно, приторно…
Асия уводит меня. Ее руки нервно, будто замерзши, дрожат. Вдали от остальных мы садимся, но ощущаем ото всюду взгляды, смотрящие на нас выжидательно, хищно. Затем нари мне говорит:
— Вышивка или книги? — спрашивает, со страхом озираясь назад.
Вспоминаю слова Ларре. Отвечаю ей:
— Книги.
Она подает мне женский роман. Бездумно листаю страницы, затем остаюсь на одной. Гляжу на нее. Скучно мне и досадно тоскливо…
Нари Бидриж тихо мне говорит:
— Будьте поаккуратнее с леди Сетлендской, — советует. — Это иные женщины пред супругом робеют, но не она. Сиятельная опасна и, будто черная гадюка, страшна и ядовита. А ее муж выполнит все, что она пожелает.
Ответа от меня жена Лени не ждет. Осторожно у меня забирает книгу, вынимая из рук. Затем, перевернув наоборот, возвращает назад. И тогда сочувствие в ее нежном голосе мне чудится:
— На западе многие чтению не обучены, — говорит она горько. — Я знаю… У меня вся семья там.
И впервые мне не мерещится в этой женщине фальшь.
* * *
— На юго-востоке опять неспокойно, — рассказывает сиятельный лорд Лаорий Валлийский. — Участились случаи жестоких и варварских нападений на торговые обозы. Бергцы, разумеется, утверждают, что они ни при чем.
Елар Сетлендский, хозяин усадьбы, гневно бросает:
— Они всегда ни при чем! А потом острым кенаром по спине империи бьют.
Эйрих Донвель задумчиво змеиные свои глаза щурит:
— Думаете, снова биться нам с ними придется? — у Валлийского спрашивает.
— Кто знает… — неуверенно отвечает Лаорий.
Лени Бидриж говорит тогда Ларре:
— Слышал? — уточняет у друга. — Может, вскоре придется тебе оставить свою кузину.
Таррум его звонко хлопает по плечу:
— Не за меня волнуйся, а за себя. Думаешь, сможешь надолго покинуть жену?
И вопрос его остается без ответа повисать в душном, пахнущем горечью табака воздухе…
* * *
Когда Асия уходит, я остаюсь одна против женщин, получающих удовольствие от чужих страданий, против гиен, наслаждающихся зловонной и мерзкой падалью. И они соревнуются, кто принизит другого сильнее, кто добьет, больнее уколет.
Будто дурные самки во время гона грызутся.
А я интерес представляю для них. Как же, новая жертва! Только взглянут в мои волчьи глаза и подойти не рискнут.
От безделья замучившись, от них ухожу. Кружу по коридорам усадьбы — дальше поводок Таррума держит. Как вдруг слышу за одной дверью странные, надрывные звуки.
Пред ней становлюсь. Чую, что Лени жена за той стенкой. Сначала медлю, но потом коварное любопытство одолевает меня — я захожу туда.
Асия стоит у окна на ветру. По щекам катятся соленые капли, а воспаленные глаза от меня, посторонней, она прячет.
Затем глухо так просит меня:
— Нари… Простите мне мою несдержанность, — утирает слезы с лица.
Я не свожу с нее внимательного взора. Сама думаю: «Поддержать игру или нет?» Но пытливость мне не дает удержаться. Говорю ей:
— Что же случилось у вас, нари Бидриж?
Она закрывает руками лицо. Искусна ее игра — как не поверить? Из ее груди вырывается стон. Почти как тогда — в той комнате с Ларре…
А ведь ее запах я сразу узнала. Тот же цветок, ненастоящий и приторный, да южная терпкая корица с ним вместе.
Она горько, надсадно вздыхает:
— Как рассказать мне вам? Тяжко…
А сама ведь ждет, что я буду просить ее поделиться. И правила партии я принимаю. Легко ее я укоряю:
— Ну что же вы! Не волнуйтесь — мне довериться вы можете.
Она лишь всплескивает руками:
— Не подумайте! Вам я доверяю. Да только до больного стыдно мне об этом говорить.
Отвечаю я ей, будто с заботой:
— Не бойтесь.
Асия глаза опускает и затем со мной делится, будто нехотя, осторожно:
— По правде, помочь вы мне можете, — объясняет. — А дело как было: мой отец, соблазну поддавшись, с азартом сыграл с одним человеком в баккара. Да сильно он проигрался … Денег много оставил, а вместе с ними кулон — из лунного ашаханского камня. Сейчас, вы знаете, ценится он высоко. Но проблема не в том — его мать, покойная, мне завещала. Память…
