От его руки отползает ко мне непроглядно-черная змея. Тень движется по выложенной булыжником мостовой, вьюном изгибая свое тонкое тело.
Но я не боюсь. Не стою, замерев, как тогда, а готова напасть.
Кольцо, некогда надетое Ларре, чтобы я не обернулась волчицей, все горит, раскаленное. Волшба инквизицию чует…
А фасции кругом окружили повозку. Не выбраться, не скрыться…
Тень подползает.
А я вдруг понимаю, что ее тогда остановило. Ведь во время прежней встречи я думала о горячем пустынном солнце, о жарких раскаленных барханах. Извечная истина: тьма чурается света.
Творение карателя вьется у моих ног.
Жар, огонь…
И вспоминаю. Не Айвин. Ларре… Касания его рук, едва уловимое дыхание на моей коже.
Мои руки горят. Кольцо, что вода, растекается по пальцам. И скупые на эмоции инквизиторы стоят ошеломленные.
Я беру в руки тень, присланную карателем. Она бешено, будто на горящих углях, остервенело в агонии изгибается, но я держу ее крепко, не позволяя выбраться. Мои руки наполнены светом… Они слепят.
Тьма, зажатая меж моих ладоней, рассеивается, как сумрак, уходящий с рассветом. Исчезает, рассеваясь в воздухе, наполненном светом.
Я встречаюсь взглядом с карателем, что приходил в поместье Таррума. Его глаза полны черной бушующей ярости.
— Только оружие! Не применять теневую атаку! — громко приказывает он остальным. — И не убивать! Ее хочет заполучить Ультор.
Имя старшего инквизитора облетело весь материк. И даже достигло притаившегося на севере полуострова. Айсбенг полон хладного ужаса перед главным карателем. А я… Что же, мне давно было пора забыть трусливое слово «страх».
— …Но покалечить не возбраняется, — с вызовом глядя в мои глаза, мстительно добавляет неприятель, похожий на ящера.
А я уже стою на четырех лапах. Колдовство Ларре уничтожено вместе с перстнем, и я подбираюсь, чтобы напасть.
С тебя и начну, фасций…
* * *
Следом за Сияной мчится человек. Он ее загоняет к скалам, а назад пути нет. Берсеркиер сзади яростно ревет, будто медведь. У самого силы немерено: сколько волков в Айсбенге завалил, страшно подумать. Его боевой клич вселяет в волчицу страх.
По камням, покрытым тончайшей корочкой прозрачного льда, бежать нелегко: лапы соскальзывают, проваливаясь в расщелины. Но пока сестре Лии удается улизнуть. А наданец все наступает…
Ноздри берсеркиера по-звериному раздуваются. На его теле бугрятся мышцы, и выступают на руках жилы. Ветер доносит до мужчины запах соленой воды и водорослей, но даже яркие краски моря не способны скрыть терпкий дух волка. Охотник всюду почует новую жертву, где бы она не пряталась и за каким камнем бы не скрывалась. А для зверей в Айсбенге медвежий запах наданца сродни душаще-резкому сладкому смраду смерти. Его они пуще лютых морозов боятся…
Волчица бежит вперед, но охотник за ней подступает. Он несется быстрее, чем любой человек, и будто нипочем ему скользкий под ногами камень. А впереди бушует соленое море…
«Хоть от стаи его увела», — думает Сияна, готовясь встретиться с мчащейся на нее сокрушительной смертью. Ноздри мужчины вздуваются. Лицо рассекает свежий порез, а разноцветные глаза налиты яростным страшным безумством.
И вот-вот кинется на нее.
А над морем беснуются небеса. Ревет ветер, лежат порванные клочьями грозовые облака. Полуостров давно не знает иной погоды…
Охотник нападает. Волчица пятится назад, но еще немного — и кубарем упадет в море, останется погребенной под брызгами волн.
Боль не наступает.
Берсеркиера закрывает белая, что снежный ком, туша. Другой волк прыгает на охотника, спасая ее от погибели.
«Влас…» — с удивлением узнает Сияна. Зверь, живущей в стае с восточных берегов реки Эритры. Извечный враг. Чужак. Противник… Тот, что давно преследует ее, теперь защищает?..
Начинается ожесточенная схватка. Человек, похожий на громадного медведя, без жалости нападает на противника. Волк отвечает ему тем же, но успевает рыкнуть на не спешащую спрятаться глупую самку: «Уходи!»
Неужели она непросто странная забава для него? Как дико это: зверь, прежде вселявший в нее лишь страх, теперь защищает. Хотя гибель волчицы из другой, враждующей стаи должна быть ему в одну только радость.
Победить берсеркиера, уничтожившего столько волков, мыслимо ли? Но Влас не отступает. Он дерется жестко, подло, пытаясь одолеть противника. Нет времени на раздумья. Ни та эта схватка, чтобы, красуясь, напоказ выставляться. Сейчас важен лишь результат.
Жизнь против жизней — не одной, двух. Если волк погибнет, Сияну, увлекшую его, тоже погубит наданец. Выбора нет…
Кровь на покрытых изморосью скалах. Чья?..
Глава 15
С наступлением тьмы на Ольховой улице гаснут огни, исчезают идущие по делам прохожие. В маленьких, но добротных домах готовятся ко сну жители.
Вемиан Корри смотрит на посапывающую во сне супругу, и на цыпочках, тихо уходит. Пока его благоверная спит, он достает припасенную на такой случай маленькую чекушку. Мужчина уже открывает бергскую бутыль с ядреной водицей и, предвкушая, вдыхает ее резкий запах, когда слышит снаружи чьи-то шаги.
«Вот же кому-то не спится!» — думает Вемиан. Незнакомцы, нарушившие покой Ольховой улицы, приближаются к дому господина Корри и не проходят мимо, а останавливаются. Внизу раздается надсадно-неприятный стук в дверь.
С тоскою глядя на вожделенный напиток, полуночник прячет чекушку на прежнее место. И вовремя: из спальни доносится раздраженный спросонья голос супруги:
— Вемиан! Опять к тебе на ночь глядя пожаловали.
Настойчивый стук повторяется.
— Иду, иду! — недовольно сообщает ее муж.
Он отворяет тяжелые ставни и с силой тянет осевшую за зиму дверь. В переднюю врывается свежий воздух.
— По ночам я не принимаю, — рассерженно произносит мужчина.
— Нас примете, — твердо отвечают ему. Этот голос, похожий звучанием на осенний пронизывающий насквозь ветер, заставляет взглянуть Вемиана на неожиданно пришедшего гостя. И его сердце замирает от страха, когда он видит неприметно-серую мантию. Инквизитор. Что он забыл в доме обычного горожанина?
— Простите, фасций. Спросонья не признал, — как можно вежливее говорит господин Корри, а у самого поджилки трясутся.
— Вы не спали, — отмечает бесцветный, холодный голос. У Вемиана от него появляются на коже мурашки. Мужчина, которого посетил страшный гость, не решается ничего ответить. Карателям не знакомо ничто человеческое, они не ведают жалости и всегда внимательны к мелким, незаметным для всех остальных деталям.
