Онлайн книга «Снежник»
|
— Чтобы не мучился? — Чтобы проваливал… — криво усмехается девушка. — Травница не слишком жалует… чужаков. — Ясно. Стало быть, мне нужно уходить. — Если сможешь подняться, — с иронией подмечает Марика. — Что же, побудешь пока моей защитницей от грозной женщины? — Куда я денусь… Но уже на следующий день Ильясу приходится поднять отяжелевшее тело и, опираясь на с виду хрупкую девушку, пройти в ее дом. — Ты живешь здесь? — удивленно спрашивает он, глядя на покосившуюся деревянную избу. — Да, — с вызовом отвечает лучница. Внутри в доме уютно, но, куда ни глянь, бросается в глаза запустение: доски в полу кое-где прогнили и провались, дверь просела и открывается с трудом, а скатерть на столе чиста и бела, но, если приглядеться, видны на ней залатанные дыры. В спертом воздухе пахнет сыростью. Все вокруг обветшало и износилось, выглядит удручающе-старым. Марика помогает мужчине сесть на скамью, и он, облокотившись на стену, закрывает от усталости глаза. А сам думает, как так вышло, что молодая девушка живет в деревне совсем одна. В доме не видно ничьего присутствия: ни любящей матери, ни сурового отца, ни верного мужа или шебутных, непоседливых детей. — Ты родилась в Ваишено? — Да, — неохотно признается девушка. На дне ее темных, как патока, глаз плещется тоска. Если бы Ильяс не видел на своем веку ягши, он бы подумал, что она ведьма, наделенная колдовским даром и чурающаяся чужого присутствия. Но хозяйка старого дома, сразу видно, на волшбу не способна. Тогда что? — Марика, а где все твои? Почему ты живешь одна? — Родители умерли, — отрешенно она говорит. — А жених? — Нет его… Но раньше я ждала, что он вернется. И только сейчас вдруг поняла, что нет. Он давно счастлив с… — не решается она сказать имя, — другой, — девушка мрачно улыбается. А у айвинца в сердце щемит от этой грусти в ее глазах. * * * Марика неодобрительно морщится, наблюдая, как ее гость, едва затянулась кровящая рана, принимается колоть дрова. В стороны летят мелкие щепки, когда Ильяс, ловко орудуя топором, рубит дерево. — Я могла бы сделать это сама, — произносит она, вздергивая маленький носик, покрытый россыпью рыжих веснушек. Айвинец широко ей улыбается: — Сама-сама, — дразнит он. — Сколько можно! Еще недавно девушка сама хотела таскать из колодца воду, сама приподнимать тяжелые катки с оставшимися с зимы соленьями и чинить, после его замечания, свое жилище. Но мало-помалу Ильяс стал перекладывать этот тяжкий труд с ее хрупких плеч на свои, мужские и крепкие. И хотя Марика никому в этом не признается, даже самой себе, поведение айвинца и его помощь приносят ей тайное удовольствие, которое она пытается ото всех скрыть. И ощущает, что в ее маленьком шатком мире как будто бы снова возникает когда-то утерянное безмятежное спокойствие. Рядом слышится жалкий скул. Они оборачиваются и видят исхудавшего, истощенного грязного пса. Волкодав подбегает к девушке, виляя хвостом, и вылизывает ее лицо и руки. — Вернулся! — счастливо кричит она Ильясу. — Клык вернулся! И мужчина чувствует, как по его телу разливается тепло. Он улыбается, видя ее радость. А затем принимается дальше колоть дрова. А где-то в голове вдруг возникают слова старого друга… — В Айвин, домой, хочешь вернуться? — Да. Скоро удастся? — Никогда. — Умру? — Не надейся так скоро. Но в Лиесе наконец ты обретешь душевный покой. Ильяс понимает, что уже не сможет уехать из маленькой неприметной деревни Ваишено, в которую завел его путь. Разве сможет он оставить девушку, чья душа подобна жаркой айвинской пустыне?.. * * * — Ларре! — раздается назойливый голос. — Ларре! Он поворачивается на другой бок, не желая дальше слышать этот неприятный звук. — Ларре, вставай! Норт нехотя распахивает глаза. — Нам нужно идти. Немедленно! Берг послал подкрепление… Это ловушка. Нам необходимо быстрей уходить. Таррум недоуменно смотрит на лицо мужчины, нависающего над ним и закрывающего своей громоздкой фигурой ясное небо. Не сразу он узнает в этом чумазом, покрытом слоем грязи, копоти и запекшейся крови человеке своего друга, Лени Бидрижа. — Поднимайся, давай, вйан тебя раздери! — ропщет муж Асии. В висках у Ларре стучит. Любой звук отдает в ушах громким эхом. Перед глазами все шатается, растекается, будто акварельная краска по мокрой бумаге. А тело все тяжелое, непослушное, ватное. Он удивленно озирается вокруг. Кровь лежит всюду, подобно осенним ярким листьям, и нигде нет даже маленького светлого пятна, клочка чистой и нетронутой земли. Видит тела, усеивающие ее, словно упавшие зрелые яблоки. Мертвецы страшны, и несет от них так, что из глаз от резкого запаха брызгают слезы. Кое-где поспевают полакомиться уже первые падальщики — вездесущие грифы. Таррум подносит руку к лицу, пытаясь стереть с него застывшую, будто краску, сухую кровь. Осознание приходит к нему не сразу. — Меня же ранили, Лени! — ошеломленно восклицает он. — Глупости! — журит его друг. — На тебе ни царапины нет. Идем же! Ларре поднимается, шатаясь и ощущая противную слабость. Недоуменно хмурится: — Но я же почувствовал… Меня ранили. В спину. — Нет. Тебе показалось. Ты потерял сознание. Разве мог он упасть в обморок, будто кисейная, нежная барышня? Норт хорошо помнит тяжелый удар и внезапную, режущую огненную боль. Но не успевает все это обдумать потому, как Бидриж тянет его за собой. — Нельзя, чтобы нас увидели, — предупреждает Лени. Он не ведет — тащит Таррума за собой, не давая тому остановиться или упасть от накатывающей внезапно слабости. Кожа на спине Ларре жжет и зудит, словно от старого шрама, но нет даже легкой, будто мерещащейся, боли. — Постарайся быстрее идти. Они думают, что здесь всех добили, но скоро двинутся обратно. Знают, куда выжившие кинутся… Они спешиваются. Хватают лошадей, — чужих, — и стараются как можно быстрее скрыться с места сражениях. Когда звери под ними устают, они делают привал у старицы реки, давая животным напиться. — Это была бойня, Ларре, — устало рассказывает друг. — Мы чудом спаслись. Хорошо, что тебя бергцы среди тел не приметили. Повезло… не убили. — Как тебя только пропустили? — Я живучий, — слабая улыбка трогает губы Лени. — Ты знаешь. |