И норт Бидриж не врет: пущенная в него стрела проскочит, едва задев тело, а кенар не коснется, оставив разящую рану. Ему всегда везло, сколько Таррум с ним знаком. Но только сейчас Ларре думает, как все это странно.
— Почему ты жив, Лени? — невольно соскальзывает с языка вопрос. Друг смеется, но как-то натянуто, холодно.
— Предпочел бы, чтобы я умер?
— Нет. Но оттуда живым выйти как трудно было…
— Прядильщица судеб любит меня, — шутя, хвалится Бидриж.
— Да, — соглашается Ларре. А сам думает, думает… И тот удар в спину все покоя ему не дает.
— Как же есть хочется! Сейчас бы сочной оленины… — мечтательно произносит Лени.
— Они не могли не заметить, что ты жив, — настаивает на своем его друг.
— Ну что ты заладил, Ларре! Обмазался я чужой кровью и притворился мертвецом. Бергцы не внимательны были.
Ларре хмурится. На его лбу лежит глубокая складка, рассекающая кожу.
— Мы должны предупредить остальных.
— Они и так знают, сразу гонца отправили. Наши там, за тем пролеском, — показывает Бидриж. — Патрулируют границы… Но пока все спокойно.
— Почему Берг отступил?
— А вйан их знает. Они как псы: поиграли и ушли. Ты же знаешь, наш император с их правителем никогда не ладил. То шаткий мир, то короткая война… А приграничье страдает.
Лени задумчиво смотрит вдаль. Его кольцами вьющиеся светлые волосы выглядят черными, покрывшись сполна чужой кровью. Его взгляд устремлен на начинающее темнеть чистое небо: уже появляются первые звезды, зажигаясь по очереди, будто свечи на именинном пироге.
В лунном свете блестит лезвие клинка: Ларре Таррум достает припрятанный кинжал и, не колеблясь, резко бросает в друга. Тот летит точно, словно пикирующий быстрокрылый ястреб, стремительно пронзая воздух. Но совсем рядом от цели неожиданно проходит мимо и проскакивает, едва не задевая жертву и вонзаясь в стоящее позади дерево.
— Сдурел?! — поворачивается Бидриж, беспомощно размахивая кулаками.
В противовес его ярости, находящийся рядом с ним другой мужчина не имеет на своем суровом лице и тени блеклого чувства. Ларре выглядит собранным и решительным. Он не делает попыток больше причинить вред мужу Асии и не обнажает оружие, глядя на приятеля со спокойной холодностью. Наконец, напавший твердо произносит:
— Я никогда не промахиваюсь, Лени.
— Ты едва меня не убил!
Таррум выдерживает направленный на него обвиняющий взгляд и замечает:
— Я должен был тебя убить. Но, как я и думал, этого не вышло.
— Думал! — повторяет за ним Бидриж. — Тебе это не знакомо, Ларре! Ты слишком погряз в ощущении собственной непогрешимости.
Губы того, кто пустил кинжал, трогает легкая, словно мягкий мазок кисти, улыбка.
— И все-таки я оказался прав, да, Лени?
— Какая это сейчас разница… — опустошенно произносит друг, ежась, будто от холода, рядом с мужчиной.
Лени Бидриж садится на остывшую, холодную землю и ослабляет ворот. На его шее весит цепь с переливчато-черным, как застывшая лава, округлым камнем.
— Моя защита, Таррум.
Ларре насторожено смотрит на висящий кулон, выглядящий подобно голове ядовитой гадюки, которая овивает хвостом шею друга. Чешуйки ее тела серебрятся звеньями толстой цепи. А ведь раньше норт принимал темный камень за базальт, не ощущая в нем и проблеска силы.
— Амулет? — не рискуя касаться его, спрашивает Таррум.
— Это лунный камень. Представляешь?
— Но он же…
— Не белый, знаю, — усмехается Лени. — Волчьи камни можно заколдовать. Влить в них сильную кровь и зачаровать делать то, что угодно. Мой уберегает от смерти, Ларре. Не дает причинить носящему его боль или… затянет даже смертельные раны, если надеть на другого.
— Ты спас мне жизнь, — понимает Таррум.
— Да… Но это неважно! — восклицает Бидриж. — Это колдовство, понимаешь, кол-дов-ство! Если инквизиторы узнают… О, боги! Не должен был я его надевать… Уж лучше помереть!
Ларре со священным трепетом смотрит на черный камень, так не вовремя вспоминая тот, другой, лежащий в поместье. В шкатулке. Вот вйан! Это ж его хотела украсть волчица. А он гадал, что она забыла в его секретере…
— Я никому не скажу.
— Я знаю, — кивает друг. — Но его невозможно наверняка спрятать. Сейчас догадался ты, потом — кто-то другой…
— Откуда он вообще у тебя?
Лени смешливо, по-детски закусывает губу, думая, стоит ли рассказывать до конца. Но все-таки он решается:
— Асия дала… Боится за меня.
Ларре Таррум удивленно вскидывает бровь, припоминая нежную, хрупкую жену друга, чурающуюся всего, что только связано с запретным в Кобрине волшебством. Нари, которая с опаской брала в руки даже привезенные из Лиеса товары и не набирала в свое слуг, имеющих даже слабое кровное родство с теми, кто живет в ведовских лесах.
Как долго она страшилась его самого, опасаясь из-за грязного для империи происхождения…
— Асия?!
— Да, — понимающе улыбается ее муж. — Я многого не говорил тебе… О ней. Хотел уберечь. Нет, я доверяю тебе. Но некоторые разговоры просто не нужно заводить, если не хочешь быть услышанным. А в империи… Сам понимаешь.
— Кулон дала тебе жена… Она зачаровала его?
— Нет, что ты, — бледнеет Бидриж. — Асия не ведьма.
Разговор дается ему нелегко, но, видя выжидающий взгляд друга, он продолжает:
— Но, возможно… Это не совсем точно… — боится сознаться он. — К ягши имела отношение ее мать. Но это может быть неправдой! — взволнованно произносит муж Асии, боясь реакции приятеля. Но тот спокоен:
— Говори, Лени.
Бидриж нервно проводит рукой по волосам, не решаясь рассказывать дальше.
— Когда она была совсем малюткой, в ее селение пришли фасции. Инквизиторы вырезали всех… Это я потом выяснил. Они не чурались замазаться в крови дряхлых стариков, не боялись убивать беспомощных малых детей. Никакой жалости. И все за то, что в деревне укрывали ведьму… Хотя сейчас уж трудно выяснить, знали ли жители на самом деле, что среди них находилась ягши.
— А Асию, стало быть, пожалели? — мрачно улыбается Таррум.
— Нет… Каратели решили, что воспитанная ими женщина, имеющая родство с ведьмами, но не наделенная и каплей древней могущественной силы, может им пригодиться. Ты ведь знаешь, как ягши оберегают рожденных у них девочек, пусть даже и не способных навести чары. Встретившись с Асией, ни одна из них не станет опасаться ее. И потом так и случилось: все ведьмы доверяли ей… Полагались на нее, не опасаясь злого умысла или подвоха.
