Всилемар находился на поляне один, лишь только его конь стоял рядом, привязанный. Волчицы не было видно рядом, будто она растаяла от брызг утреннего света.
Но, впрочем, это ему показалось к лучшему. Тем проще затем отправиться князю домой, к семье и невесте.
Только сердце Всилемара грызло странное, доселе непривычное чувство… Но оно не помешало человеку как можно скорее исчезнуть из проклятого темного леса.
* * *
Минуло с тех пор три зимы. Князь уже и думать забыл о несостоявшейся поездке в Фольи. Но нет-нет да казалось ему, что жена не мила: стан ее казался недостаточно изящным, волосы слишком серы, а глаза и вовсе тусклы, хотя ночами покои молодой княгини пустовали нечасто. Только отчего-то в глазах ее мужа иногда мелькали грусть и надежда…
То было обычное утро. Одно из многих, ничем не лучше и не хуже других. Тогда Всилемару доложили, что к нему прибыли незваные гости.
Слуга, что принес новость, отчего-то тушевался. Он один из первых увидел гостей: богато одетых, с гордыми спинами. Такие не привыкли каждый день гнуться, опуская глаза к полу. Но незнакомцы не назвали титулов, чем немало удивили робкого юношу. Не смотря на это, заинтригованный князь велел пропустить нежданных гостей.
Всилемар страшно удивился. Ему показалось, что то было наваждением. Пред ним стояла прекрасная женщина, одетая, как царица: в длинное платье цвета синей ночи, расшитое драгоценными камнями. В ее ушах звенели тяжелые серьги, в волосах переливались алмазные нити. Но все в ее облике выдавало, что гостья нездешних мест.
И князь знал, откуда она… Слишком старался забыть ту ночь, что навсегда перечеркнула его жизнь на до и после.
— Виерра… — выдохнул он.
Женщина понимающе улыбнулась. Она держалась с волчьим достоинством, но в ней не ощущалось чванливости, что так свойственна человеку. Рядом с ней стояли два волчьих брата, с настороженностью посматривая вокруг. Не сразу Всилемар заметил и ребенка, державшегося за дорогую ткань материнской юбки. Волчий выкормыш притаился, щурясь на ярком свете.
Повисло молчание, тягучее, как смола.
— Зачем ты пришла сюда? Чего ты хочешь, Виерра? — гневно произнес князь. Но сам себе не признался бы, что за яростью его стоял страх: вдруг ему не удастся удержать маску безразличия? — Хочешь золота? Я откуплюсь!
Женщина молча выслушала его, не выдавая эмоций. Лишь сжатые в кулаках пальцы побелели.
— Мне не нужны твои деньги, князь. Я пришла не за этим.
— Тогда что? — растерянно воскликнул он. — Что ты хочешь за то, чтобы снять свои чары?
— Чары?.. — удивилась волчица. — Думаешь, я околдовала тебя? — она рассмеялась. — Если бы так…
Ее голос звучал печально. Она прошептала так тихо, что Всилемару пришлось сделать шаг ближе, чтобы услышать:
— Если б я позвала, князь, — ты бы тут же пришел. Бежал, что есть мочи, да так, что конь твой бы пал. Но я не звала…
Отчего-то Всилемар почувствовал стыд. Он опустил глаза.
— Мы никогда бы не смогли бы быть вместе, — признал он. — Не бывать такому, чтобы волчица стала княжеской женою.
Мужчина прошелся по ее коже своими словами, как солеными розгами, но Виерра выдержала и этот удар. Лишь тихо ответила:
— Я знаю, мой князь. Можешь быть спокоен, ваши золотые клетки меня не прельщают. Их блеск не заменит мне света луны. Я пришла не за этим… Посмотри на меня, князь мой. Имей смелость взглянуть мне в глаза. Ничего не замечаешь? Разве не понял ты сразу, для чего оказалась я в твоей обители?
Всилемар промолчал. Он боялся высказать свои предположения вслух, чувствуя, как нелепо алеют от стыда его щеки. Это волки всегда говорят прямо, целясь в лоб своими словами, как стрелами. Люди так поступать не привыкли.
— Поздоровайся со своим сыном, Всилемар, — сказала волчица.
Мальчонка, доселе державшийся за мамкину юбку, с мужеством вышел вперед. Синие глаза его сверкали на загорелом лице, янтарно-светлые волосы растрепались. В нем чувствовались волчий дух, сила детей леса и их бесстрашие. Но за всем этим в его венах, без сомненьях, текла княжеская кровь.
— Здравствуй, отец, — с вызовом произнес мальчишка.
Всилемару ничего не оставалось, кроме как протянуть ребенку руку.
* * *
Так, во владениях князя прибавился новый жилец. И пусть молодая княгиня была в ярости, гневаясь на неожиданно появившегося бастарда, волю Всилемара никто не смел нарушить. Это по людским законам мальчик никто, а по волчьим — законный его сын. Но всеми силами старался забыть Всилемар волчий дух, что засел в сердце первенца.
Все были удивлены и обескуражены. Неизвестно откуда появившегося ребенка окружили заботой и вниманием. Князь воспитывал его наравне со своими детьми, рожденными в браке.
И вроде бы ничем не выделялся среди них мальчик… Только глаз таких, ярко-синих, ни у кого не встретишь. Да тоска, что грызла его душу, с каждым днем становилась все сильнее.
Смотрел он часто на лес, что открывался за владениями князя, и слушал ночами волчьи песни. Сам он не ведал, отчего душа его выла, заключенная в клетку тела. А волки, такие далекие, жестокие звери, так и манили княжеского сына.
А волчья песнь все звенела отчаянно да летела, устремляясь навстречу луне…
Глава 19
Убрав с моей шеи удавку, Ларре Таррум думал, что я отправлюсь на север — туда, где меня ждет мой дом. Но он ошибся: как только свобода оказывается в моих лапах, я сворачиваю в край дремучих и непроходимых лесов, плодородной земли и яркого солнца. Я бегу так быстро, что кажется, обгоняю стремительный ветер, и вскоре достигаю Лиеса. Он встречает меня молодой зеленью, стелющейся под лапами и нежными молодыми листьями, трепещущими на тонких ветвях. Мне хочется замереть, остановиться и лечь на мягкий ковер, куда более приятный моему сердцу, чем увиденный в Кобрине, в поместье Таррума, — из дорогого сукна, бергский.
Горят, словно свечи во тьме, первоцветы. Всюду белеют искрами раскрывшие бутоны ветренницы, распускаются хрупкие и тонкие пролески, вдалеке мелькают пятна пестрых адонисов. А за ними, дальше, появляется сон-трава. Ее нежные стебли покрыты густым серебристым пухом, а цветы понуры, с заостренными лепестками, и пахнут тягуче-весенне. Айсбенг давно позабыл этот дух. Желанный медовый запах хочется пить глотками.
Собаки в деревне поднимают вой, когда чуют меня. Облаивают, но не подходят близко, лишь огрызаются, — боятся. Я рычу, и они поджимают хвосты, жалобно скуля. Чувствуют во мне даану.
— Всех распугала, — доносится до меня насмешливый, но в то же время укоризненный голос.
Я не могла бежать дальше, унюхав знакомый запах. Как не заглянуть?
— Сбежала? Или он отпустил?
Южная корица и молотый кардамон. Пустыня и палящее солнце. Горячий песок. Айвинец — Ильяс. Но в духе его тела в этот раз примешено что-то еще. Женщина, пахнущая пряностью осени и спелыми яблоками. Она рядом, и я почти ощущаю ее.
