Книга Убийца из прошлого, страница 69 – Валерий Введенский

— Дамбовскую, — передразнил Кешка. — Эх ты, слышал звон, а не знаешь, откуда он. Губерния такая, Тамбовская.

— Я и говорю, Тамбовскую, — не смутился Савоська. — Но без пашпорта туды не пускают, а пашпорт у дядьки Фимки фараоны украли.

Кешка наклонился к его уху и шепнул:

— То фараон и есть.

— Врешь!

— Чесслово!

— Это вы пашпорт украли? — спросил Савоська и с силой отодвинул от себя блюдо со сдобой, а ту, что была во рту, выплюнул на стол.

— Нет, не я. Но твой брат прав, я полицейский. И как уже сказал, расследую убийство твоей матери. Хочу наказать виновного.

— Так накажите пристава. Он нашу мамку застрелил! — заявил Савоська.

— Только кто его накажет? — горько спросил Кешка.

— Обер-полицмейстер и Государь, — ответил им Крутилин.

— Государь? — воскликнули оба.

— Клянусь, что доложу ему. Я, между прочим, начальник сыскной полиции. Государь часто меня принимает.

— Чесслово?

Крутилин наудачу сделал жест, который помнил с детства, — засунул в рот согнутый средний палец и силой вырвал его оттуда, так они с друзьями клялись во дворе. На обоих братьев его клятва произвела громадное впечатление. Теперь начал откровенничать старший:

— Пристав велел дяде Фимке убить кого-то в гостинице и еще какого-то фараона. Но фараона с первого раза не удалось. Поэтому вечером дядя Фимка пошел опять. Мы уже спали, когда он вернулся, но они с мамкой так шумели, что я проснулся.

— И я проснулся, — вставил свои пять копеек Савоська.

Кешка двинул его по волосам, мол, не лезь, сам расскажу:

— Дядя Фимка хвастаться стал. Что и больного зарезал, и извозчика, и вдову какую-то отодрал. Мамка стала на него ругаться, вот мы и проснулись.

— Мамка за вдову ему по морде дала, — добавил Савоська.

— А он ей, — вспомнил Кешка. — Утром мамка растолкала дядьку Фимку. Сказала, что пора к приставу. А он сказал, что боится…

— Врешь! — накинулся на брата Савоська. — Чтоб дядька Фимка боялся?

— Сказал, что пристав больно хитрый, хочет, чтоб дядя Фимка сгинул. И потому к приставу должна идти мамка. Она поплакала и пошла.

Кешка тоже разрыдался.

Картина случившегося теперь была Крутилину ясна до мельчайших деталей. Но вот доказать он ничего не мог. Кто поверит Ткачу и двум мальчишкам? Что их слова против слова Добыгина? Дырка от бублика и то больше весит.

И только, подымаясь на третий этаж в сыскное, он понял, что следует делать. От волнения остановился. Черт, рисково. Поспешил в кабинет, вызвал Яблочкова. Тот также вчера ночью приезжал в Мариинскую больницу и все подробности дела знал.

Иван Дмитриевич изложил ему свой план.

— Не знаю, Иван Дмитриевич, сработает ли?

— Должно.

— Треплову доложили?

— А стоит?

— Без его одобрения загремим под фанфары.

— Боишься?

— Нет! У меня свои счеты с Кислым. — Арсений Иванович потер уже едва заметный синяк на голове. — А значит, и с Добыгиным. Готов все поставить на кон.

— Я тоже. Иначе остаться в полиции не смогу. Или пусть здесь верховодят такие, как Добыгин, или такие, как мы с тобой.

— Тогда я за гримом в Александринку ^[106].

— А если Федор Федорович запретит?

— И что? Мы разве послушаемся?

Адъютант в приемной сильно удивился:

— Что-то забыли? — спросил он, оглядываясь по сторонам.

— Скажи, голубчик, что снова прошу аудиенцию.

Адъютант закатил глаза вверх, мол, так часто не положено.

— Очень, очень надо.

— Ну, не знаю, попробую убедить.

Треплов и головы не поднял, сделал вид, что углубился в бумаги. Буркнул недовольно:

— Что еще?

Крутилин откашлялся и начал рассказ. Треплов аж со стула подскочил, когда услышал главное:

— Ну… это ни в какие ворота… Вы же знаете, Добыгина я брать на службу не собирался. Мне приказали. У полковника хорошие связи и высокий покровитель. Три года назад мне сватали его на место полицмейстера ^[107], но тогда удалось отбрыкаться, заявил, что не могу назначить на столь высокую должность офицера, не имеющего опыта полицейской работы. Но теперь опыт у полковника есть. И вакансия, как назло, снова открылась. Уверен, после сегодняшнего героизма меня заставят подать представление о его назначении.

— Нельзя этого допустить.

— Согласен. Но задуманное может не получиться. И тогда… и тогда головы полетят с плеч. И если дам согласие, моя в том числе. Потому действуете на свой страх и риск.

— Понимаю.

— Но я благословляю вас.

Среда, 9 декабря 1870 года,

Санкт-Петербург

На следующее утро в кабинет Добыгина вошел престранный субъект. Одет был в дорогое партикулярное платье, в руках держал трость с набалдашником из слоновьей кости. Однако лицо… Лицо со всем остальным не вязалось. Оно у него было словно у последнего забулдыги после драки в трактире.

— Вас избили? — участливо спросил Добыгин, силясь припомнить обывателя. Не так уж много на его участке проживало состоятельных людей.

— Вы про это? — посетитель указал пальцем на физию. — Дело прошлое. Может, слышали? Третьего дня на Сергеевской… Моя фамилия Прыжов.

— Да вы что?! Тот самый доктор? Восхищен вашим мужеством.

— Премного благодарен. Но я к вам не за этим. Вчера вечерком в морг на Пятой линии, где я тружусь, привезли два трупа с огнестрельными ранами. Некоего Кислого и его приятельницу. На вскрытии я нашел много интересного. Ежели придать огласке то, что я обнаружил, вместо должности полицмейстера, на которую, знаю, вы метите, получите срок и отправитесь в Сибирь.

— Что обнаружили? — перебил полковник, стараясь не поддаваться панике.

Ведь посетитель не угрожал, просто что-то знал и пришел к нему, чтобы выгодно продать свое молчание.

— Недооцениваете вы современную науку, полковник. Любая крохотная деталь, незначительная на непросвещенный взгляд, способна вывести на чистую воду любого, самого изощренного преступника.

— Вы сейчас про кого?