Онлайн книга «Мертвый час»
Стенография – спутница либерализма. Где нет дискуссий, записывать нечего. Поэтому в Англии стенографисты появились в XVII веке – документировать речи в парламенте, а в России лишь после судебной реформы. Состязательные процессы, в которых прокурор и адвокат по очереди задавали вопросы свидетелям, а в конце обменивались многочасовыми речами с изложением прямо противоположных выводов, вызвали нешуточный интерес. Чтобы удовлетворить его, газеты печатали подробные протоколы судебных заседаний. Так стенография «завелась» и в России. – Какая мысль, Сашич! – вскричал Дмитрий Данилович. – Ты – гений! – Знаю, – без ложной скромности согласилась супруга. – А гениев надо слушаться. Потому немедля берись за защиту Урушадзе. Поверь, дело будет скандальным. Все газеты напишут. – О краже? – удивился князь. – Непременно. – С ума сошла? Даже летом, когда писать не о чем, ни один репортер не поедет в Рамбов на слушание в мировом суде. – Почему в мировом? Рассматриваться будет в Окружном. Кража-то со стрельбой, по-научному разбой. Да и украдено немало. На 40 тысяч пятипроцентных бумаг. – О-го-го! Сорок тысяч. Значит, гонорарий Урушадзе заплатить в состоянии. После первого успеха князь стал предпочитать дела с обеспеченным исходом. Или хотя бы гарантированным финансовым результатом для себя. Трое детей как-никак! – Даже не мечтай. Повторяю еще раз: Урушадзе денег не крал. – Но все улики против него. – Да, – вздохнула Сашенька, – и самовидец [24]. – Самовидец? Значит, ни обеспеченного исхода, ни гонорария. Потому князь сказал как отрезал: – Нет, дорогая. Не проси. Разговор закончен. Ему захотелось выпить. Поднялся, подошел к буфету, достал рюмку, графин с коньяком. – Тебе лучше? – спросила супруга, пристально его рассматривая. – Да, намного. Ты права, я переутомился. – А почему в смокинге? Куда-то собирался? – Нет, – чересчур поспешно ответил князь. – Переодеться не успел. Фанталов только-только ушел. – Фанталов? – Да-с. Фанталов. Дело его сложное. На миллион! Мы бесконечно встречаемся. Даже вечерами. – А если у Тертия спрошу, был ли здесь Фанталов? – Ты что? – возмутился Диди. – Не веришь мне? – Не верю. Потому что Фанталов в Москву укатил. Князь оторопел: – Откуда знаешь? Это секрет. – Только не от молочниц. Забыл, что у Фанталова усадьба в Рамбове? Их молочница этот секрет и разболтала. – О боже! – Так куда ты собирался? – Дорогая… – Да, дорогой. Кот на крыше, мыши в пляс? Правильно понимаю? И все эти разговоры о моей головной боли… – Дорогая… – А я-то, дура, спешила, мчалась, мечтала, что обрадуешься… – Не то слово… – Лучше помолчи… – Мне что? – от отчаяния князь перешел из обороны в наступление. – В ресторан нельзя сходить? Развлечься нельзя? – Почему сразу не признался? – Ну… чтоб не подумала… – Добился противоположного. – Дорогая, – князь предпринял попытку обнять благоверную. – Это досадное недоразумение. – Не трогай меня. – Сашенька! Любимая! Я так скучал! – Чую как. Благоухаешь аки клумба. И даже волосы набриолинил. – Тебе не угодить. – Я просто отлично знаю, что все это значит. Посему не смею задерживать. – Сашенька! Сашенька! Княгиня картинно отвернулась. – Прости! Умоляю! – Дмитрий Данилович бросился на колени и стал теребить супруге юбку. Сашенька процедила: – Возьмешься за защиту Урушадзе? Господи! За какие такие грехи послан Тарусову сей грузинский князь? Кабы не он, сидел бы Дмитрий Данилович сейчас на летней веранде. Канканерки, поди, уже закончили плясать и разошлись по столикам. Тарусов живо представил себе одну на коленях у Лешича, а другую – нежно целующую Выговского. – Ладно. Излагай со всеми подробностями. – Тарусов поднялся и уселся в кресло. – Ну уж нет. Кто утверждал, что страшно соскучился? – княгиня кинула на столик толстую тетрадку. В таких делах она вела дневник. – Завтра почитаешь. А сейчас… Сашенька пристроилась мужу на колени. – Может, шампанского? – пробормотал Дмитрий Данилович между поцелуями. – Перебьешься, – отрезала княгиня. После они отужинали и вместе устроились в Сашенькиной спальне. Но князю не спалось. То ли духота мешала, то ли давешний настрой. Дмитрий Данилович осторожно встал, зажег керосиновую лампу и открыл дневник. – Не терпится? – раздалось с кровати. «Какой же я слон, – обругал себя Дмитрий Данилович. – Таки разбудил Сашеньку». – Извини, сейчас погашу свет. – Читай-читай. Мне тоже не спится… «Главное перед чугункой – отвести детей в уборную. И почему вагоны первого класса не имеют отхожих мест? За что рупь семнадцать дерут? Лично я купила бы во второй. Но у Диди – головокружение от наплыва клиентов, и он настоял на первом. Вагоны по старой моде разделены на «дилижансы [25]». Повезло, что в наш никто не подсел. Еще курил бы всю дорогу. Ох уж эти времена, уж эти нравы! Теперь и разрешений у дам не спрашивают. Если установлена пепельница, значит, можно дымить. Да-с! Еще каких-то десять лет назад курить в публичном месте, даже на улице, было строжайше запрещено. Теперь же впечатление, что запрещено не курить. Все, кроме меня, сели у окон. Гувернантка напротив Володи, Таня напротив Жени. Мы же с Обормотом устроились посередине. Когда прозвучал гудок, кот принялся орать и вырываться из корзины. Хорошо, что удалось его удержать – стены в вагоне отделаны красным деревом, занавески на окнах из голубого шелка, а коврики – из цветастого бархата. Не дай бог поцарапал бы или закогтил. Но вот, наконец, оставляя за собой белый хвост дыма, машина [26] неторопливо почухчухала вдоль Митрофаньевского кладбища». – Сашенька, где ты подобных слов понабралась? – оторвался от чтения Дмитрий Данилович. – Почухчухала… – Сама придумала, – с гордостью призналась княгиня. |