Онлайн книга «Лукреция с Воробьевых гор»
|
— Вот что, дорогой мой, — сказала я Игорю устало. — Нам пора подумать о разводе… Вспоминая потом эти дни, я осознала, что основательной причины для развода, в сущности, не было. Просто все так совпало. Во-первых, на меня наплыла волна умопомрачительной усталости от нашей совместной жизни, совершенно зашедшей в тупик. Накопилось раздражение из-за того, что Игорь как будто совсем не помышлял работать, и при этом, будучи свободным от служебных обязанностей, он никак не пытался облегчить мою жизнь. Я перестала верить в то, что он когда-нибудь, как Илья Муромец, встанет с печи, найдет какое-то реальное дело, проявит, наконец, себя как ученый или педагог. Теперь и мне казалось, что я вышла замуж за вечного, до седых волос, студента. Во-вторых, меня замучили неприятности на работе. Оксана, наш ответственный секретарь, после того как в дни путча позволила себе проявить слабость при мне, буквально возненавидела меня, черкала мои очерки как хотела, иногда зарубала статьи, над которыми я трудилась несколько дней. Апеллировать к главному редактору или коллективу было бессмысленно. Да и сама газета как-то выдохлась, все больше превращалась в бульварный листок с кричащими заголовками и сомнительными сенсациями. В-третьих, Толян подкупил меня тем, что в тот вечер не воспользовался моим состоянием, хотя я была готова лечь с ним, чтобы хоть таким образом на время избавить себя от мыслей о своей неудачной семейной жизни. В-четвертых, близкие люди, казалось, ожидали от меня какого-то решительного шага — и Люся, и Володя, который, правда, тщательно скрывал свое презрение к Игорю, но я все же его чувствовала, и даже папа, молча страдавший из-за моей непонятной семейной жизни. В-пятых, и это самое главное, Игорь повел себя не так, как бы ему следовало обойтись с женой, первой заговорившей о разводе. Когда я произнесла ту знаменательную фразу, у меня еще оставалась надежда, что он всерьез испугается, предпримет решительные шаги, чтобы найти работу, или по крайней мере твердо пообещает мне это, но не тут-то было! Игорь разразился упреками. Он не просто обвинял меня в том, что я не сумела его понять и не проявила терпения, женской мудрости и прочее. Он наговорил таких вещей, которые уже не могли выветриться из моей памяти. После того как я предложила ему развестись, он вдруг, сузив глаза, яростно прошипел: — Ага. Дождался. Правильно говорила мать… — Что же она тебе говорила? — Что тебе нужен не я, а Москва. Ты Богу должна была молиться за меня — я дал тебе Москву, — вдруг выложил он. — Вспомни, кем ты была? Обыкновенной провинциальной девицей из Малаховки… Если бы не я, ты бы всю жизнь прожила в своей Малаховке! — Спасибо, что поднял меня до себя… — ядовито заметила я. — Нет, этого мне так и не удалось сделать, — высокомерно возразил он. — Ты сделалась москвичкой, но внутри тебя ничего не стронулось с мертвой точки! То же вульгарное отношение к жизни… и к браку! Тебе наплевать на чувства человека, с которым ты живешь… Ты не дала себе труда вникнуть как следует в его внутренний мир. Вот поэтому я и старался работать ночью, чтобы не слишком обременять тебя своими занятиями… Ах вот даже как! Оказывается, в том, что он по ночам бьет баклуши, изображая деятельность переводчика или исследователя древних саг, тоже моя заслуга! В ответ я вылила на Игоря целый поток оскорблений. Это мне-то нужна была Москва! Это мне-то наплевать на его чувства! Да я только и делала, что стремилась дать ему возможность развернуть свои творческие силы! Всю тяжесть нашей жизни я приняла на свои женские плечи! Вот в чем моя главная ошибка. Он как был человеком с неразвитым мускулом самостоятельности, так и остался. Он жил за моей спиной, делая вид, что занимается какой-то важной проблемой, а на самом деле положил все усилия на то, чтобы мотыльком порхать по жизни, ни за что не отвечая, не стремясь ни к какому конкретному делу, не помышляя о семье, купаясь, как рыба в воде, в бесконечном, никем не контролируемом свободном времени… Он… Плохое время выбрали мы для выяснения отношений, и не те с языка слетали слова… Нам бы поговорить осторожно, методом бормотания, на полутонах, — глядишь, и удалось бы понять друг друга, что-то изменить в наших отношениях. Но накопившееся взаимное недовольство не давало нам перевести разговор на более мирные рельсы. И тогда я, совершенно утратив над собой контроль, крикнула, что вся беда в его, Игоря, совершенной бездарности, что он бесплоден, как камень придорожный, и напрасно пытается скрыть это обстоятельство от самого себя и окружающих, что все его беды идут от сознания своего человеческого бессилия. Тут Игорь умолк, перестал мне возражать, и в комнате воцарилась тишина, которая была еще страшней наших криков. В ней — это мы оба ощутили — зрел уже настоящий разрыв. Игорь сидел набычившись, отвернувшись от меня, как бы сломленный моими последними словами, а я упала в кресло, ошеломленная непоправимостью происшедшего. И невозможным теперь оказалось протянуть друг другу руку, помириться, сказать ободряющие слова. С этого момента механизм разрыва был запушен и начал вовлекать в нашу личную ситуацию родственников и друзей, после чего сделать обратный ход было уже нельзя. Первым на репетицию поминок по нашему браку явился Лев Платонович. Обычно он старался держаться в стороне. У нас с ним всегда были довольно дружелюбные отношения. Я сразу догадалась, что обе Сергеевны избрали его представителем нейтральной державы, способным примирить враждующие стороны. Мне было больно смотреть на него: старик выглядел подавленным — миссия, возложенная на него женой и свояченицей, вряд ли была ему по нраву, но все же он посчитал своим долгом переговорить со мной. — Лара, что произошло? — для начала спросил он. — В том-то и дело, Лев Платонович, что несколько лет подряд у нас ничего не происходит, — ответила ему я. — Игорь никогда не изменится. Он намерен всю жизнь плыть по течению. — Да, я понимаю, тебе трудно с ним, — тут же согласился свекор, — напрасно я в свое время устранился от решения ваших проблем, доверившись своим бабам… Так он величал жену и ее сестрицу. — Нет, тут никто, кроме меня самой и Игоря, не виноват, — проговорила я. — Ему не следовало так себя вести, а я не должна была соглашаться с ним и во всем ему потакать… Это на моей ниве расцвел этот пустоцвет… Извините, Лев Платонович… Свекор опечаленно наклонил голову: — Ты действительно считаешь, что с ним уже ничего не сделаешь? — Не знаю, — честно ответила я. — Может, Игорю встретится какая-то другая женщина, которая сумеет справиться с ним… — Но он любит тебя… Тут я рассмеялась. Мне-то было ясно, что ни о какой любви речи идти не может, и я понимала, что Лев Платонович тоже знает это. — По-своему любит, — смущенно поправился он. |