Монахиня печально улыбнулась. Несмотря на бесчисленные морщины, улыбка придала мягкую красоту ее чертам. Такая же сострадательная улыбка, смиренная перед лицом смерти, была и у моего отца, дежурившего возле больных до их последнего часа.
– Учебники истории хранят для потомков последние назидательные слова королевских особ. Однако последние слова обездоленных, нигде не записанные, для меня ценны больше. Потому что говорят о сути жизни. Это слова любви, обращенные к живым, и сожалений, что не провели с близкими больше времени.
Мысли старой монахини потрясли меня. Она жила в крипте, как Орфео в подвале: два одиноких существа, наполненных любовью больше, чем многие из нас, живущие среди людей.
Сестра «Последнего Пути» слушала слова умирающих, а отшельник «Гранд Экюри» песни ушедших. Их преданность и духовность глубоко тронули меня, наполнив глаза слезами. Я притворилась, что в них попала соринка. Не хотелось, чтобы мои сотоварищи видели, как я плачу.
– Вот так я и собрала свидетельства обездоленных жителей Мон Парнаса, – пробормотала монахиня, поднимаясь по лестнице. – С тех пор, как начались нападения Дамы Чудес, я слышала рассказы жертв. На прошлой неделе – из Мадлены, в прошлом месяце – из Кровавого Лазара и так далее. О, зачастую это просто бездумная логорея,
[30] поскольку яд упыря вместе с другими органами поражает мозг… Однако в бреду некоторые образы всплывают с тревожной регулярностью. Жители разных частей Парижа, никогда в жизни не видевшие друг друга, на смертном одре описывают странно похожие видения.
– Какие? – спросила Эленаис, схватив монахиню за рукав. – Расскажите!
Сестра замерла, просверлив девушку взглядом. Этого было достаточно, чтобы оруженосец убрала руки.
– Они говорили о страшной, бледной звезде, которая восходит из недр земных. О гигантской луне, которая поднимается из бездны вслед за упырями.
– Оккультная луна глубин… – пробормотала я, вспомнив слова Экзили. – Богиня Эката, мать чудовищ, кошмаров и колдовства. Алхимический символ упырей.
Монахиня кивнула:
– Да, дитя мое. Древние заметили, что миграция упырей продиктована ночной звездой. Что каждый вечер нечисть поднимается из бездны, а с восходом солнца снова уходит в нее. Как прилив и отлив, в соответствии с фазами Луны. А в полнолуние наблюдается самое сильное оживление монстров. Отсюда в народе родилась поговорка: Луна округлилась, нечисть появилась. – Сестра Вермильона инстинктивно понизила голос. – В прошлом далекая луна влияла на упырей, и их появление можно было предсказать. Даже существовали альманахи! Теперь подземная луна, похоже, управляет ими каким-то совершенно непонятным для нас образом. Возможно, Дама Чудес – виртуозный алхимик… А может, она и есть настоящая богиня Эката. Боюсь, что прилив, которым повелительница угрожает Парижу в Ночь Тьмы, уничтожит все на своем пути.
Последние ступеньки мы преодолели в полном молчании, представив апокалиптический образ Парижа, затопленного мерзостью.
Зимний дневной свет снаружи показался более безжизненным, чем раньше. На сером небе солнце постепенно исчезало, превращаясь в точку. Словно угасало пламя свечи.
Сестра Вермильона повернула к нам усталое лицо:
– Четверть королевства уже три столетия подряд выплачивает десятину крови, и это цена, которую мы привыкли платить. Но новый налог для смертных, введенный ночными мерзостями, невыносим. Повелительница упырей не остановится, пока не получит корону, которую Нетленный вряд ли когда-нибудь ей вручит. Жители Парижа не смогут выжить, поддерживая и Короля Тьмы, и Даму Чудес. Один из них должен исчезнуть.
Быстро, как вспышка, Сурадж откинул полы накидки и вынул свой знаменитый кинжал с двумя лезвиями.
– Не кощунствуйте, сестра! – прорычал он. – Не забывайте, что перед вами оруженосцы Людовика Нетленного, представителя Тьмы на Земле, монарха по абсолютному праву, помазанного гематическим Факультетом, от которого вы зависите!
Монахиня задумчиво оглядела юношу обведенными темными кругами глазами, которые видели немало страданий, как и немало проявлений доброты.
– Не забываю об этом и остаюсь самой покорной слугой Нетленного, – прошептала она. – Однако если люди начнут умирать и исчезать, чем будут питаться вампиры? Судя по тому, как развиваются события, Король, хотя и помазанник Факультета, возглавит мертвый город.
Сурадж убрал оружие.
– Правление Дамы близится к концу. Обещаю, что до захода солнца 21 декабря от нее не останется и следа.
Твердо и решительно юноша поднял подбородок, воплотив образ всепоглощающего долга, о котором говорил вчера Монфокону.
– В своих памфлетах ренегата угрожает Королю затмением. Но это явление временное. Солнце в конце концов возвратится на Землю, отправив в небытие холодную звезду, которая скрыла его лишь на короткое время.
Натянув ловким движением глубокий капюшон на тюрбан, оруженосец повел нас к выходу.
8. Кладбище Невинных
[31]ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР «ЖЕЛТЫЙ КОТ» не производил приятного впечатления. Полуразвалившийся дом в конце темного тупика.
Сурадж провел нас через лабиринт улочек, которые изобиловали тавернами и притонами – местами разврата, куда студенты Сорбонны приходили после занятий. Квартал Кровавого Мишеля напоминал человеческий муравейник, где обитали пьяная молодежь, нищие и проститутки. Среди пестрой толпы затеряться проще простого. С нас взяли оплату за ночлег, не спросив имен: в злачных местах гостям не задают лишних вопросов.
Узкая площадка верхнего этажа вела к трем комнатам на чердаке и была полностью в нашем распоряжении. Там, скрытые от посторонних глаз, мы наконец-то сбросили капюшоны. Сурадж попросил слугу оставить еду за дверью, чтобы позже заморить червячка.
– Из чего этот бульон? – скривилась Эленаис. – От одного запаха меня выворачивает.
Зачерпнув, она приподняла ложку жирной похлебки, наблюдая, как за ней потянулись нити пахучего поджаренного сыра. Со дна плошки она выловила склизкий шар.
– Фу, похоже на глаз упыря, – поморщилась девушка, опуская шар обратно.
– Это лук, жаренный в масле. Луковый суп – типично парижское блюдо, придуманное для грузчиков в Ле-Аль. Суп поддерживает организм в течение нескольких часов и помогает противостоять холоду, – попытался убедить ее Сурадж.
Едва слушая, Эленаис брезгливо, кончиками пальцев взяла кусок хлеба.
– Черствый и твердый, как камень! Как это есть?
– Не ты ли предлагала раздавать парижанам хлеб с гравием? – уколола я, устав от ее нытья. – Обмакни ломоть в бульон, и он станет мягче.
