– Холодная стадия, ваше высочество. Краску настаивают, потом выдерживают на солнце одиннадцать дней. Так окрашивают шелк.
Она подошла и заглянула в рубиновое море. Краска блестела в свете фонарей, закрепленных на врытых в землю столбах. В повседневной одежде Ильдико отдавала предпочтение любимым цветам: черному, зеленому, жемчужно-серому и желто-коричневым оттенкам осени. Красный и розовый раньше ее не привлекали, но глядя в чан, она подумала, не обзавестись ли пурпурным шарфиком. Она наклонилась ниже.
– Осторожнее, не упадите, Ваше Высочество.
Но предостережение запоздало. Ожерелье на ее шее расстегнулось и с тихим плеском скользнуло в котел. Оникс тут же пошел ко дну, оставив на поверхности расходящиеся круги.
– О нет! – Ильдико тут же опустила руки в чан по самые плечи. Не обращая внимания на крики мастера и Анхусет, она нашарила конец цепочки и вытащила, облив шею и подбородок. С пальцев текло. Ильдико подняла украшение и показала Анхусет с торжествующим криком:
– Поймала!
Мастер молча хмурился. Анхусет щурилась и поджимала губы, пытаясь сдержать смех. Ильдико осмотрела себя. Она вся, с ног до головы, была в краске. Зеленая туника стала бурой, а кожа – фиолетовой. Ильдико подняла глаза. Анхусет широко улыбалась, обнажив острые зубы. Мастер веселья не разделял. Он был серый, как пепел, и смотрел перед собой застывшим взглядом. Ильдико поняла, что он в ужасе, и поспешила его успокоить:
– Ничего страшного, мастер Сотэ́. Все это легко отмоется мылом и горячей водой.
Она хотела улыбнуться, но передумала. Конечно, зубы у нее не как у каи, но все равно ее улыбку здесь не поймут.
– И не надейтесь, Ваше Высочество, – усмехнулась Анхусет. – Забыли, что вам рассказывали? Вы же видели красильщиков. Амарантин быстро впитывается в ткань, кожу и волосы. В ближайшие несколько дней цвет станет еще ярче.
Бришен как-то сказал ей, что она белая, как мясо моллюска. Ильдико подняла испачканную руку и осмотрела ее со всех сторон. Во всяком случае, теперь она не такая бледная, хоть одежду уже и не спасти. Пожав плечами, Ильдико убрала сломанное ожерелье в корсаж.
– Не найдется ли у вас во что переодеться? – спросила она красильщика. Мастер Сотэ́ помчался выполнять ее просьбу, будто подстреленный. Через несколько минут Ильдико завернулась в два полотенца, а Анхусет подала ей сменную одежду.
Из-за произошедшего осмотр красильни пришлось закончить. Обсохнув, Ильдико извинилась за беспокойство и заверила перепуганного мастера Сотэ́, что херцег не рассердится и не спустит с него шкуру за то, что его супруга испачкалась. Сотэ́ был чрезвычайно вежлив и услужлив, провожая их с Анхусет к лошадям, но Ильдико чувствовала, что он хочет быстрее от них отделаться. Она села в седло, не замечая изумленных взглядов охраны.
Анхусет подала ей плащ.
– Одежда сырая, ваше высочество. Это чтобы согреться.
И заодно стражи из Саггары, сопровождавшие их, перестанут смотреть на них украдкой.
Ильдико фыркнула и закуталась в накидку. Она ни о чем не жалела. Импульсивный, безрассудный поступок, что правда, то правда, но ожерелье бесценно – последний мамин подарок перед смертью. Чтобы достать его, Ильдико и в кипящую мочу бы нырнула. Тем не менее, мысль, что руки и шея на две недели останутся цвета молодой сливы, была неприятна.
Они направились в усадьбу по главному тракту, вдоль которого, как безмолвные часовые, высились молодые солнечные дубки. Деревья сменились наружными укреплениями замка – земляными валами и каменными стенами. Над ними торчали крыши конюшен, где содержали многочисленных лошадей, и бараки, в которых селились солдаты, не желавшие жить у озера.
Послышались крики, свист и улюлюканье. Ильдико и раньше слышала их, когда любовалась с балкона россыпью звезд и окрестностями.
– Что это? – спросила она, оборачиваясь к Анхусет.
Та скомандовала отряду развернуться, и они поехали на шум. Она указала на низкую стену, на которой сидя и стоя расположились несколько каи. Ильдико не видела, куда они смотрят.
Обогнув стену, отряд выехал на площадку, приспособленную под тренировки. Вдоль стены стояли в ряд мишени для стрельбы из лука и соломенные чучела, у которых недоставало конечностей. Остальное пространство занимало разнообразное оружие из дерева и стали и станки для обучения верховой езде, но тусклый, дрожащий свет факелов мешал Ильдико точно определить их назначение. Кричали воинам в середине арены. Каи, разделившись на пары, сцепились, пытаясь повалить друг друга.
Мужчины были обнажены, только пах прикрывал кусок ткани, скрепленный узлами на талии. На женщинах, кроме того, для защиты груди был надет обрезанный по пояс стеганый многослойный поддоспешник без рукавов.
Гибкие и жилистые воины напомнили Ильдико кошек. Свет факелов подчеркивал мышечный рельеф, кожа блестела от пота. Каи сталкивались, изгибались, наклонялись и раз за разом бросали друг друга на землю.
Анхусет тронула Ильдико за плечо и указала на одну пару.
– Это Бришен, ваше высочество. Он против Нефиритсена. Непростой соперник.
Ильдико отъехала в сторону и встала так, чтобы лучше видеть. Соперники яростно вцепились друг в друга мертвой хваткой, изо всех сил пытаясь взять верх.
Не кошки, нет, решила она. Угри, живые и агрессивные. Оба воина двигались, будто лишенные костей змеи, и схватка походила на странный танец.
Бришен, как и остальные, был без одежды. Убранные назад волосы подчеркивали миндалевидные глаза и высокие скулы. Даже покрытый потом и пылью, он был красив. Эта мысль ошеломила Ильдико. Она не впервые думала так о муже. Всего три ночи назад она про себя назвала его привлекательным.
Они делили постель, но только спали вместе. Ильдико быстро привыкла к теплу его тела. Он не ворочался, не храпел. Иногда она гадала, видят ли каи сны, как люди.
Вернувшись от Серовека, она уснула, как только легла в кровать. Тем вечером Ильдико впервые проснулась раньше мужа. Он лежал на боку лицом к ней, вытянув одну руку и прижав другую к груди. Несколько темных прядей упали ему на лицо, но Ильдико все же могла разглядеть точеный подбородок и острую переносицу. Бришен часто и легко смеялся, но уголки его губ были всегда опущены вниз – «подарок» от матери, которую он презирал.
Глубоко посаженные глаза закрыты, длинные ресницы и веки время от времени легонько подрагивают. На его спокойное лицо набежала мимолетная тень, лоб нахмурился, но тут же разгладился. Он вздохнул. Ильдико отодвинулась, чтобы не разбудить его и рассмотреть вволю.
Одеяло сбилось комом у его талии и скрутилось вокруг одной ноги, оставляя другую открытой прохладному ночному воздуху, который тонкими струйками врывался в комнату сквозь узкие щели в ставнях. Ильдико моргнула и почувствовала, как в животе становится тепло, как сжимает горло.
Бришен был обнажен. Она и раньше видела его без рубашки, но на ночь он всегда надевал тонкие, как пергамент, свободные штаны. Судя по всему, сегодня он решил пренебречь приличиями.
