Онлайн книга «Игла бессмертия»
|
– Ваше высокоблагородие, – подал голос секретарь, – вы позабыли-с подпись поставить. Вот-с, листик приклеился, вы и позабыли-с. С видом глубочайшего смущения, весь скособочившись так, чтобы и не разглядеть его было, секретарь подал пропущенный лист. Исправник обернулся от заветного шкафа и глянул на подчинённого сурово, приложил листок к дверце и стал выводить подпись. Это получалось у него не вполне удачно, так как чернила не желали ложиться на бумагу, а норовили скатиться по перу и испачкать манжет. Георгий уж хотел упредить исправника, но случайно мазнул глазами по тексту и наткнулся на слова «Сухая Берёзовка». – Александр, о чём сей документ? – О чём? Позволь, позволь… Фока, о чём документ? – Об моровом поветрии-с, – промямлил Причкаляев и сжался пуще прежнего. – О моровом поветрии, – пересказал без нужды исправник. – Позволь, я прочту. – Изволь. Листок оказался пояснительной запиской к ревизской сказке за нынешний год, в которой говорилось о том, что снижение сумм налогов произошло из-за морового поветрия. – А что же, в Сухой Берёзовке мор? – спросил Воронцов. – Почему ж ты мне не рассказал? – В Сухой Берёзовке? А тут, что же, о ней? – ответил вопросом на вопрос Колосков и взял листок себе. Он быстро прочёл и вопросительно взглянул на Причкаляева. Секретарь был бледнее покойника. – Я-а-а-а, должно быть, ошибся… – проблеял он. – Мор в селе Перепашное. Колосков некоторое время молчал, а после зарокотал вулканом. – Да ты что?! Да как же ты мог?! Ведь я поставил там свою подпись! – гремел своим басом исправник. – В Сибирь регистратором поедешь! Нет! В чёрные работы пойдешь! На каторгу! На этих словах Фока упал на колени и стал умолять, кривя лицо притворными рыданиями и протягивая свои чудесно ухоженные пальцы к фалдам начальничьего камзола. А Георгий на это смотрел отстранённо. Мысль о болезни в Берёзовке вилась вокруг, но никак не давалась. Отчего-то это было важно, и где-то он уже об этом слышал, но где? Понимание ускользало. – Пощадите, Александр Фёдорович, кормилец! Ведь дети у меня, жена и мать её! Колосков сверкал очами, но делал это так же притворно, как рыдал Причкаляев. – Перепиши всё как надо! А за нерадивость твою лишаю тебя половины жалования за месяц! – Спасибо! Спасибо! Я отслужу, я всегда, я обязательно и сей же час… Секретарь удалился, пятясь и непрестанно кланяясь. – А что же, ты его и в самом деле в Сибирь собирался отправить? – Нет, но строгость он увидеть должен был? Таков порядок. Да и, скажу тебе, не таясь, не я его ставил, чтоб снимать. – А кто же? – Он протеже его сиятельства. – О. – Да-с, такой тут у нас «политик». Исправник вернулся к заветному шкафу, взял свой замечательный набор и отнёс его на круглый столик у окна. Где они с Воронцовым и устроились в удобных широких креслах, наподобие того, что стояло в трактире. – Люблю, знаешь ли, посидеть тут, поглядеть на реку. Вода, она умиротворяет. А сегодня еще такие треволнения. – Исправник разлил напиток по рюмочкам. – Знаешь, я даже пришёл к мысли, что если все будут после работы находить в себе силы для покойного наблюдения за водой, то гораздо меньше невзгод от суетности будут претерпевать. А когда все покойны, то смут нет, и войн нет, и всеобщее благо. Будем здоровы. И гость, пребывающий с утра в полнейшем душевном расстройстве, с ним согласился: – Да, очень интересная мысль и весьма глубокая. – Ты находишь? Благодарю, я польщён, – искренне обрадовался исправник, отправляя в рот конфетку. – Но что мы всё обо мне да обо мне, расскажи же теперь ты о столичной жизни. И Воронцов с удовольствием и со вкусом стал повествовать о рутине дворцовых обходов, о круговерти балов, о набожности молебнов и легкомыслии маскарадов. Многое из последнего он и сам знал из третьих рук, но сейчас это не имело значения. А важно было само повествование, не то что рассказываешь, а как – не спеша, с расстановкой, не упуская деталей и снабжая сказ многозначительными паузами. По ходу разговора гость исправника размышлял о том, как важно произвести хорошее впечатление, расположить к себе, при этом где-то глубоко внутри у него сохранялось понимание того, что это всё чушь и бессмыслица. Сухая Берёзовка стучалась где-то на задворках сознания, не пропадая полностью, но не выступая на первый план. Можно было бы сказать, что одновременно в голове капитана лейб-гвардии поселилось два человека. Первый – Воронцов-утренний – с кристальной ясностью понимал, что творится что-то несусветное, и надобно бросить всё к чёртовой матери и скакать в Берёзовку, но воли для этого он был лишён. Второй – Воронцов-нынешний – о деле старался не думать, искусно придавал значение мелочам, раздувал бурю в стакане и делал всё, лишь бы остаться в Боброцске. Так, за неспешной приятной беседой день начал клониться к вечеру. Солнце закатными лучами позолотило небосвод и заиграло на волнах речки. – О, да ты совсем заболтал меня, – укорил исправник, когда Воронцов закончил, – ведь служебное время уж давно вышло, мы и обед пропустили! Поспешим же в трактир! Секретарь встретил выходящее начальство по стойке «смирно». – Ну?! – нахмурился на него начальник. – Завтра же всё будет исправлено, Александр Фёдорович, всё будет исправлено, не погубите. – Вот, прошу обновить запас. – Колосков протянул пустой графин. – Да-с, сию секунду! – И секретарь действительно собрался куда-то бежать, но исправник остановил его: – Не к спеху, мы закончили с делами. Выйдя из присутствия, оба слуги государевых испытали облегчение от свежего вечернего воздуха; они зачерпнули его изрядно, наполнив лёгкие доверху, и не спеша выпустили. Лимонная настойка, хотя и пилась приятно и незаметно, но была крепка – в голове гулял лёгкий ветерок. У коновязи трактира стояли несколько тонконогих лошадей, по которым исправник сразу опознал мурзу Корчысова. – А должно быть, Лев Галимович к тебе, Георгий, пожаловал. – Как ты узнал и почему Лев? – М-м… ну, такие коньки легконогие в Боброцске только у него, а Лев потому как, должно быть, отец так назвал. – Это брат Арслана, того мурзы, что был на балу у князя? – Брат? Нет, это он и есть – Арслан это Лев по-татарски. Тут из трактира показался помянутый мурза в компании нескольких своих слуг. – А! Здравствуй, херметле Александр Фёдорович! Здравствуй, херметле Георгий Петрович! Как я рад, что застал вас! |