Онлайн книга «Банда потерпевших»
|
– Я сейчас приманка. Клава молчала. Думала. А я в панике смотрела на дверь. Вдруг Пряхин подслушивает. Потом Клава что-то говорила Ване. А Ваня что-то отвечал. – А ты можешь сбежать? – спросила Клава. – Прямо сейчас? – Прямо сейчас, – сказала Клава. – Мы будем ждать тебя у метро «Южная». Из коридора послышался голос Пряхина: – С кем разговаривала? Врать было бессмысленно. – Чего хотела твоя Клава? – Интересовалась, как живу. – Что сказала? – Сказала, что хотите меня использовать. Пряхин не поверил. – А серьёзно? – Сказала, как вы велели. Попросила, чтобы помогли. Клава обещала подумать. Пряхин взглянул на часы и неожиданно засобирался. Как бы куда-то опаздывал. Он довёз меня до метро и ещё раз предупредил, чтобы я не делала никаких глупостей и выполнила все его условия. Но я его уже не слышала. Пропади ты пропадом, ментозавр! Я не хочу быть твоей рабыней. Я не хочу учиться на актрису. Я не хочу жить в Москве. Я зашла в метро, бегом спустилась по эскалатору. Если Пряхин передумал меня отпускать, он теперь гонится за мной. Я заскочила в вагон, двери за мной закрылись, прищемив платье. Клава Как только Эля сказала, что её используют, как приманку, у меня внутри всё сжалось. Ваня прав: я бы не смогла жить дальше, с мыслью, как там подружка? Мы накупили разных вкусностей и закатили шикарный ужин. Правда, не могли полностью расслабиться. Продавщица в магазине в Липицах шепнула, что нами интересовался мент, показывал наши фотографии. Судя по описаниям, это напарник Пряхина. Ваня наскоро поел и пошёл дежурить. Мы с Элькой сидим за столом вдвоём. Делимся пережитым, Элька плачет. У неё глаза всегда на мокром месте. Ранимая натура. А Ваня бродит возле дачи, нас караулит. Завтра уезжаем. Сядем в Серпухове на любой поезд до Брянска, а там как-нибудь перейдем границу с Украиной. Мы ещё не уверены в документах. Но больше всего я боюсь за деньги. Вдруг начнут шмонать? Деньги теперь моя головная боль. Можно было бы не брать с собой такую сумму. Но нужно купить где-то квартиру, обстановку, машину. Ста тысяч может даже хватить. Конечно, неловко тратить эти деньги. Но я думаю: неужели отец ста тысяч для единственной дочери не пожалеет? В конце концов, он должен был меня содержать. Алиментов сколько за восемнадцать лет набежало? Никак не наберусь смелости позвонить ему. И он молчит. Нам стыдно друг перед другом. По-моему, единственно правильный вариант – посмотреть на ситуацию с юмором. Типа, ну, чего в жизни не бывает?! Пряхин Я только сделал вид, что куда-то заспешил. Держался на приличном расстоянии: девчонка часто озиралась. Я вынул из кармана берет, натянул на глаза – совсем другой вид. Мы доехали в соседних вагонах до метро «Южная». Эля встретилась с Клавой и Ваней. Они сели в автобус. Я заметил номер и позвонил Гоше. Он в это время как раз отирался в Липицах. Через полтора часа Гоша встретил автобус и незаметно проводил троицу до самой дачи. Оставалось поставить задачу, распределить роли и провести с исполнителями психологическую подготовку. Задача простая – изъять деньги. Не отобрать, а именно изъять. Я должен был учитывать, что Гультяев, Шепель и Корзун, при худшем раскладе, будут давать показания, употребляя мои слова. «Отобрать» – указывает на корыстный умысел. «Изъять» – всего лишь служебный термин. Мы сидели, как обычно, впятером, у Гультяева. Просто ужинали. Я велел приготовить обыкновенный борщ со сметаной. Взялись за ложки не сразу. Переглядывались: а где водка? Я сказал, что предстоит серьезная работа. Когда я сказал «надо изъять», они поняли, что это означает. Хотя по глазам не скажешь. Глаза у Корзуна и Шепеля серые, похожие на кошачьи, слегка навыкате. Слегка навыкате и неподвижные. Что означает тупость и трусость. – Так ведь у Вани ствол, – сказал Гультяев. – У вас тоже будут стволы. – Он воевал, – заметил Корзун и потёр шею, которую Ваня ему однажды помял. В таких случаях нужно сказать, как отрезать. – Зубов бояться – в рот не давать. Будущие мокрушники молчали. – Ты когда-нибудь видел, как бабы рожают? – спросил я Гультяева. Тот пожал плечами. – Акушерки щипцами работают. Большие такие щипцы. Но это не всегда помогает. И тогда акушерки начинают выдавливать младенца руками. Но и руками иногда не получается. И тогда выдавливают ногами. Коленками. Мокрушники поразевали рты. Не верили, думали, что шучу. Я подвёл итог: – Вот почему у нас рождается столько уродов. Мокрушники обменялись невесёлыми усмешками. «Это хорошо, что они боятся Ваню, – думал я. – Значит, завалят его со страху. Хотя лучше, если бы при этом он завалил кого-нибудь из них. Это было бы просто идеально. Но если у него не получится, или он не захочет, это придётся сделать Гере. А я буду в это время далеко от места происшествия. Мне нужно алиби. А ещё мне нужно, чтобы Гера не боялся, что я уберу его на месте преступления. Он должен действовать в полной уверенности, что ему самому ничто не грозит. Когда с борщом было покончено, я попросил Геру обрисовать обстановку. – Значит, так, – сказал Гера. – Дом обычный, деревенский, одноэтажный. Окна, как ни странно, всю ночь открыты. Хотя, чего странного? Овчарка колли спит в доме. Участок небольшой, соток восемь. Соседи с обеих сторон тихие. Если шум, наверняка высунутся из любопытства… Гера излагал свой подход, как бы он подкрался к Ване. А я думал, что вариант, на котором я остановился, конечно, кровавый. Положить троих – многовато. Но старый долг… Мой долг Султану до сих пор в силе. Сволочь, всучил мне фальшивые бабки, но даже слышать не хотел, за ствол хватался, когда я ему об этом говорил. Мол, это всё наши милицейские прокладки. Настоящие деньги были. Хуже всего то, что и после расчета Султан не оставит меня в покое. Иметь в моём лице крышу в самой Москве – это для него не только удобно и выгодно. Это ещё и престижно. Я – его раб, только не сижу в его зиндане. Гера выдаёт Корзуну и Шепелю по стволу. Два «Макарова» – из неучтенных, изъятые у бандюганов, должны направить следствие по ложному следу. Третий ствол, у Гультяева, мой ему подарок, браунинг, тоже из неучтенных. Если честно, мне жаль всех. И Ваню, и Клаву, и Элю. Им бы ещё жить да жить. Но нет другого варианта. Другой вариант – это их добровольный отказ от миллиона. Но ведь не отказываются Клава У Эльки как бы отшибло любопытство. О Ване – ни слова. Наконец, прорывается: |