Книга Оставайтесь на нашем канале, страница 17. Автор книги Владимир Кузьмин

Бывало и так, что они надолго застревали на каком-нибудь крохотном эпизоде, даже на отдельной фразе, когда режиссёр считал нужным не показывать, а именно объяснить.

— Лёша, ну что ты из себя злодея корчишь! Тут важен поступок, действие, а не то, что ты текст зловещим голосом произносишь.

Лёшка кивал и старался не изображать закоренелого злодея, но это тоже не устраивало режиссёра.

— Теперь милый мальчуган откуда-то объявился! Прямо Красная Шапочка какая-то!

Мальчуган по имени Красная Шапочка всех рассмешил, но заставил рассвирепеть Владимира Михайловича:

— Что за хиханьки да хаханьки? Если вы сюда посмеяться приходите, то смейтесь где-нибудь в другом месте. Здесь мы серьёзным делом занимаемся! Кузнецов, на чём мы остановились?

— На том, что я играю Красную Шапочку, — как всегда точно, восстановил утраченную нить событий Лёшка. Народ снова задохнулся от смеха.

— Что? Это я так сказал? Ну да! То-то вы все заржали, как лошади Пржевальского. Нет, Лёша, ты играешь Лабана. А он — существо, испорченное, хотя внешне милое. Так и хочется погладить, но лучше этого не делать — цапнет! Понятно?

— Не очень, — честно признался Лёшка.

— Ладно. Ты дома подумай. Мы в следующий раз с этого места начнём, а пока пойдём дальше.

Помимо обычных репетиций дважды в неделю, были занятия по вокалу и хореографии. Как ни странно, Лёшку они не напрягали. Он быстро сообразил, что, если у него что-то плохо получается, можно сделать вид, что это он специально так делает. Тогда становится смешно. Так клоуны в цирке изображают из себя неумех. Лёшке было сложнее, потому что он и был неумехой, и ему приходилось придумывать, как использовать то немногое, на что он способен, чтобы скрыть своё неумение.

Ещё приходил художник, показывал эскизы декораций и костюмов. Потом все ходили на примерки. Были встречи с композитором. Все слушали, как музыка к спектаклю будет звучать с фонограмм. Много было разного и интересного.

Неприятным было лишь то, что репетировали они уже несколько недель, а ждать премьеры оставалось всё ещё очень долго. Лёшка привык к чёткому и быстрому ритму на телевидении: сегодня почитали текст, завтра прорепетировали, послезавтра — съёмки.

Зоя Александровна разговаривала по мобильному. Лёшка, проявив тактичность, отошёл к окну.

— Лёша, садись уже, я договорила.

Он вернулся на своё место. Зоя Александровна повертела телефон в руках, аккуратно положила его в футлярчик и засунула в карман больничного халата.

— Никак не могу привыкнуть к некоторым вещам. У меня год назад юбилей был, так мне на работе сюрприз приготовили. Прихожу в редакцию, а там на столе телевизор, старый «Рубин» стоит. И ещё много чего: магнитофон, тоже допотопный, с плёнкой на катушках, кинокамера, фотоаппарат… — Она подняла голову и стала смотреть в потолок, видимо, стараясь припомнить всё остальное. — Ну да. Календарь был ещё перекидной, диктофон, счёты, игрушка электронная «Ну погоди!». Ты таких, наверное, уже и не застал. «Это вам подарок!», — говорят. «Господи, как же я всё это потащу?», — опешила я. «В карман положите и понесёте!» Я, понятное дело, даже возмутилась такой неумной шуткой. А все хохочут и вручают мне мобильный телефон. «Всё, что на этом столе стоит, в нём уместилось! — объясняют. — И кое-что ещё, чего мы и найти не сумели!»

Они вместе немного посмеялись, и Зоя Александровна спросила:

— Ты что-то о своих делах молчишь. Что-нибудь не заладилось?

— Да роль у меня не получается, — признался Лёшка.

— Что именно?

— Ну режиссёр говорит, что я то злодея начинаю играть, то, наоборот, мой герой слишком хорошим и добрым выходит. Не понимаю я, чего от меня хотят.

— Ну так давай порассуждаем вместе. Я ту пьеску, что вы ставите, хорошо помню. Славная пьеска. Вот возьмём лисье семейство. Лисы — хищники, и травкой их не прокормишь. Поэтому то, что они кур таскают из курятника, преступлением считать нельзя. Но в пьесе речь о людях идёт. А человек понимать должен, чем его желания дня других могут обернуться. Вот самый младшенький… как его там зовут?

— Людвиг, — подсказал Лёшка.

— Людвиг это понимает, — продолжила Зоя Александровна оживляясь. — А остальные пока не понимают и не задумываются, как и этот лис Лабан. Для него «поймать, съесть» — игра. Он, может, и не злой вовсе, а поступки у него жестокие.

— Зоя Александровна, я про всё это думал. Честно. И Владимир Михайлович почти то же самое говорил. Как всё это сыграть-то? Вот что непонятно.

— Да так и надо играть, как будто ты всё время новую игру затеваешь. А чем она закончится для других, тебе и дела нет.

Лёшка покивал. Для него на самом деле начало что-то проясняться. А Зоя Александровна неожиданно спросила о другом:

— Ты говорил — вам костюмы шьют. Что для тебя придумали, уже знаешь?

— Ну штаны, типа бриджи, будут. Они, как камуфляж, раскрашены, но не зелёные с серым, а жёлтые с рыжим. И футболка. Всё.

— Какая футболка?

— Обыкновенная. Кирпичного такого цвета.

— А у тебя нет футболки с какими-нибудь рок-группами? «Айрон Мейден» или Мерлина Менсона, например?

Лёшка аж дар речи потерял: никак не ожидал услышать эти названия от Зои Александровны.

— А ещё хорошо бы кожаную куртку со всякими шипами и цепочками. Ты походи в чём-нибудь таком на репетиции. Потом от этой одежды можно будет отказаться, но такой костюм тебе поможет, нужное самочувствие создаст.

— Это как с очками?

— Ну да. Ощущение очков на собственном носу заставляло тебя чувствовать себя солиднее, потому что для большинства очки — признак важности. Хотя ты наверняка ещё и о каком-нибудь очкастом отличнике думал, и это тоже подходящий вариант. Все эти рокеры и металлисты, может, и неплохие ребята, но слишком шумные и грубые, потому их и считают хулиганами.

Дома Лёшка поделился советами Зои Александровны с отцом. Тот дважды прошёлся по комнате туда-обратно, поморщился, что-то напряжённо вспоминая, и потянулся к телефону.

— Марш уроки делать, — сказал он Лёшке, прежде чем набрал номер.

Уже через полчаса в дверь позвонили, и в прихожей поднялся переполох. Лёшке даже не было нужды прислушиваться к голосам, из всех знакомых его родителей такую суету был способен устроить лишь один человек — Андрей Андреевич Андреев, или Дюша в кубе. Он разъезжал по городу на настоящем «Харлее», носил чёрные кожаные штаны и куртку, украшенные многочисленными металлическими блямбами и заклёпками, и футболку со «страшной» рок-группой. В ушах у него красовалась целая дюжина серёжек, а над верхней губой топорщились густые рыжие усы.

— Лёшка, выходи, подлый трус. Я тебя сейчас зубками грызть буду! — закричал Дюша в кубе.

— Не выйду, мне страшно!