Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
И тут я увидел Рогнеду. Она подошла незаметно и теперь стояла рядом со Сметанкиным. Маленькая, аккуратная. Очень молодая, сосредоточенная. И взяла его за руку. – Пошли, – сказала она, – пошли домой. Все хорошо, пошли домой. – Я тебя не знаю, – сказал Сметанкин доверчиво, так говорит маленький ребенок взрослой тете. – Знаешь, – сказала Рогнеда. И потянула его руку чуть сильней: – Пойдем, хватит. Он послушно сделал шаг. – Рогнеда! – сказал я. Она обернулась. Немножко помедлила, но обернулась. – Я… Я запнулся. Она смотрела на меня спокойными темными глазами. – Давай я тебе ключи от дачи отдам. Вам же надо где-то переночевать. А я все равно сегодня у папы. – Не надо, – сказала Рогнеда. – Правда не надо. Она сделала еще шаг, и он послушно пошел за ней. Я смотрел, как они уходят, родственники, Тимофеевы, Доброхотовы и Скульские, расступались, освобождая им дорогу. И еще я хотел ее окликнуть, но не мог. Она больше не обернулась. Тут что-то не так, думал я, она опять врала, она говорила, он бросил их, когда она была еще маленькой, а тут явно что-то другое, но что, мне не понять, я устал, и мне и правда сегодня надо переночевать у папы. Мне не нравится, как он выглядит. Могучий Вася Тимофеев похлопал меня по плечу. Рука у него была пудовая. – Ты как, старик? – спросил он. – Спасибо, – сказал я Васе, – спасибо, брат. Будем на связи. А насчет романа я правда подумаю. – Думай быстрее, – сказал Вася, – украдут же тему. * * * Так я и не застал рабочих-невидимок. Белые стены, светлый ламинат. Все как у людей. Сметанкин постарался. Наверное, мне надо было самому привести здесь все в порядок. Не спрашивать у папы, просто нанять каких-нибудь веселых голосистых теток. Побелка, кисти, косынки в белых засохших брызгах… помятые ведра. Папе бы понравилось. Хотя он, конечно, ворчал бы. Папа стоял посреди чистой пустой комнаты и зябко озирался. Снаружи, за стеклопакетами, клубилась тьма, точечные светильники, отражаясь, висели в ней, как очень крупные звезды. Надо будет повесить занавески. Я сказал: – Давай я тебе чаю согрею. – Не хочу чаю, – сказал папа. – А Сережа не придет? – Нет. Не думаю. – А когда придет? – Не знаю. Может, завтра. – Позвони ему. Скажи, пусть приходит. Скажи, я ему всегда рад. Всегда. Он с надеждой смотрел, как я ищу сметанкинский номер. «Абонент не отвечает или временно недоступен», – сказал синтетический голос. – Как это может быть? – раздраженно спросил папа. – Наверное, батарея села. Завтра попробую ему позвонить. Папа, ложись. Ты устал. Надо порыться в коробке с лекарствами, там наверняка есть снотворное. У старых людей всегда есть снотворное. Что они сейчас делают? По каким темным улицам идут? Куда? Старые кухонные шкафы пошли на помойку, в новых стояла новая посуда. Какие-то белые чашки, у нас никогда таких не было. Белые одинаковые тарелки. Тефлоновая сковородка. Видимо, так Сметанкин представлял себе правильное человеческое жилье. Правильный дом. Коробки с лекарствами нигде не было видно. Наверное, ее куда-то задвинули во время ремонта. Папа так и стоял посреди комнаты. Я помог ему стащить тяжелое габардиновое пальто, обнял за плечи и повел в спальню. Он шел, послушно переставляя ноги. Кровать они не успели поменять. Хоть это хорошо. А вот коврик с оленями куда-то делся. И вычурное, в завитушках, бра в стиле семидесятых тоже пропало. Стены в бежевых пупырышках, словно на них брызнули кофе. Светильники конусами. Такая обстановка бывает в средней руки гостиницах. – Завтра почитаешь мне свои мемуары. Много написал? – Какой в них прок, – вяло сказал папа, – кому они нужны? Он так и лег на кровать, в своем черном приличном костюме и сбившемся набок галстуке, который он все время разглаживал ладонью. – Мне. – Вот только не надо врать. А Сережа слушал. Я ему читал. – Ты хоть галстук сними. – Нет! – сказал папа. Я все-таки заставил его переодеться в халат. Халат тоже был новым. Я так и не собрался купить ему халат. А вот Сметанкин купил. Папа вроде заснул, свернувшись под одеялом в защитной позе эмбриона. Я оставил гореть один из конусов, чтобы не оставлять его в темноте, а сам прошел в чужую белую гостиную и лег на чужой белый диван. Кому нужен белый диван, спрашивается? Он вдобавок был скользким – искусственная кожа. Я все время норовил сползти на пол. Я отобрал у Сметанкина родственников. Он отобрал у меня папу. И квартиру. Не в буквальном смысле. Просто больше это было не мое жилье. Я встал и прошел на очень чистую кухню. Поставил новый чайник на новую плиту. Сметанкин забил шкафчики китайским земляным чаем, арабским кофе в зернах и прочими продуктовыми символами красивой жизни. Папа, наверное, постеснялся ему сказать, что от кофе у него изжога, а чай он любит простой, черный байховый… Был когда-то такой чай. Черный. Байховый. Что такое «байховый»? Я не знал. А интернета у папы не было. Чайник засвистел. Я бросил в прозрачный заварочный чайник крохотный зеленый комочек, который вдруг распустился огромным чудовищным цветком. Папа такое пил? Еще я вдруг сообразил, что в квартире нет ни одной книги. Наверное, они сложили их в кладовой до конца ремонта. Может, Сметанкин хотел купить приличные книжные шкафы. Просто не успел. Или стенку. Такому, как он, должны нравиться стенки. Интересно, что поделывают Тимофеевы, Скульские и Доброхотовы? Их ведь поселили в одну и ту же гостиницу. Наверное, сидят в ночном баре, обсуждают случившееся. Я отхлебнул чаю. Он был совершенно не похож на чай. Вообще ни на что не похож. – Сережа! Папа по-прежнему лежал в позе эмбриона и мелко дрожал. На бледном лбу капли пота. Ему холодно или жарко? – Сережа, – сказал он, не открывая глаз. – Папа, это я, Сеня. – Сенечка. – Папа открыл глаза и сердито добавил: – Что-то мне нехорошо. Живот крутит. Эта их рыба… Я вроде тоже ел эту рыбу. Я прислушался к внутренним ощущениям. Было, конечно, паршиво. Но рыба тут ни при чем. Если нам плохо, рыба вообще редко виновата. |