Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
Во-вторых, болели поврежденные вчера части тела – вроде бы вечером локти и не вспоминали о том, как крутили их чужие руки в зловещих черных перчатках, а с утра почему-то вспомнили. И копчик болел – там, где он соприкоснулся с чужой коленной чашечкой. В третьих, хотелось выпить чего-то горячего. Желательно кофе. Впрочем, дело обстояло не так уж плохо, потому что какие-то деньги Шендерович нашел. В кармане Алкиного пиджака, оставленного за ненадобностью. Нашел и спрятал. Кофе выпить не дал – сказал, в кофейне выпьем. Спокойно и хладнокровно выпьем в кофейне кофе, пока будем глядеть Али в его бесстыжие глаза. Потому что Лысюк не Лысюк, а продал-то нас именно Али. Вот я и хочу посмотреть, в каком интимном месте он укрывает свою запятнанную совесть. Выглядел Шендерович внушительно – даже Гиви мороз по коже продрал. В чистой, непорванной рубашке, мудрый, мрачный и хладнокровный, как змей. – А что скажет Алка? – на всякий случай спросил Гиви, потому что со всех точек зрения по чужим карманам лазить неловко. – Она ж совсем останется без денег, а? – Пусть придет сначала, – отмахнулся Шендерович, – мы ж не навсегда взяли. Мы ж у нее одолжили. Заберем у Али аванс, вернем. – Он мечтательно зажмурился. – Хорошо бы купить что-то такое на этот аванс… что-то такое… что в Одессе еще лучше, чем шарики идет! – Миша, это беспочвенные иллюзии. – Шубы, например, – прикидывал Шендерович. – В Одессе, понятное дело, шубы так себе расходятся, да и рынок забит. По всему седьмому километру шубы так и валяются – чисто тебе стойбище первобытного человека. А может, в Питере твоем толкнуть? – Не может, – твердо сказал Гиви. – Кстати, а вообще, – он неловко покрутил головой, – тебе не кажется, что Алка уже вернуться бы должна? – Кажется, – угрюмо согласился Шендерович, – придет – врежу. Итак, какова наша диспозиция, друг Гиви? Идем к Али, трясем его, забираем аванс и выясняем, на кого он, этот шпион Гадюкин, работает… имена, явки. Если надо – очень жесткими методами. На крайние меры пойдем! – Миша, это нехорошо, – укорил Гиви. – А морду мне бить – хорошо? А на счетчик меня вешать – хорошо? Нет уж, пусть сдает Лысюка, если жить хочет. А то я его… я его… дискредитирую я его, это уж по меньшей мере! На всю Одессу опозорю. Мне, друг Гиви, терять нечего. Я человек вне закона! Типа Зорро! Без паспорта, без роду, без племени! – Без денег, – тихонько добавил Гиви. – Деньги, – отрезал Шендерович, – не проблема! – Да? – удивился Гиви. Ленивый утренний Стамбул лежал перед ними. Лениво хлопали створки ставен, скрипели засовы открываемых лавок, свирепый солнечный свет еще не до конца расправился с ночными тенями, и воздух над мостовой был чистым и прохладным, как только что промытое стекло. – А мы не слишком рано? – забеспокоился Гиви. – А мы лучше его внутри подождем, – зловеще отозвался Шендерович. Гиви почему-то ожидал, что кофейня в лучшем случае будет заперта на глухой замок. В худшем – вместо двери с многообещающей вывеской вообще окажется сплошной кусок стены, покрытой вялотекущими трещинами. Сбежит кофейня. Но дверь оказалась на месте и даже слегка приоткрыта. Из темной щели пахнуло раскаленным песком, железом, ароматом прожаренных кофейных зерен… Шендерович отстранил Гиви и величаво вошел под прокопченные своды. Несколько человек, сонно коротавших утро за столиками, лениво подняли головы, потом вновь уткнулись: кто – в свою чашку, кто – в утреннюю газету. Шендерович откашлялся. – Салям алейкум, – вежливо произнес он. – Э… нэрэде Али? Бармен из полумрака пожал плечами. – Очень хорошо, – милостиво согласился Шендерович, хотя все было не так уж хорошо. – Мы его тут подождем, велл? Это… ики тюрк кавеси – ага? Он по-хозяйски расположился за столиком и, явно подражая капитану, начал постукивать пальцами по скатерти. Бармен принес два кофе, без улыбки поставил на середину стола и продолжал, что было, в общем-то, против всех приличий, маячить перед Шендеровичем, пока тот не сунул ему мятую купюру. Гиви обратил внимание, что несколько человек за соседними столиками почему-то пересели подальше. Вокруг постепенно образовалось пустое пространство. – Миша, – шепотом сказал он, – мы им, по-моему, не нравимся. – И правильно делаем, – согласился Шендерович. – А если он не придет? – Придет. Это его рабочее место. Офис. – Бывают же у людей выходные? – Я ему устрою выходной, – сквозь зубы выдавил Шендерович. – Не придет, я ему и будни обеспечу. Каждый день являться буду. Мерцать тут во мраке. Как тень отца Гамлета. Домой не вернусь! Тем более, – закончил он на пониженной ноте, – что мне дома, в общем-то, без денег появляться не рекомендуется. – А тут нас что, даром будут кофе поить? – Выцарапаем, – уверенно ответил Шендерович, – что-нибудь придумаем… – Миша, – твердо сказал Гиви, – я банк грабить не буду. – Кто сказал про банк? – удивился Шендерович. – Мы же интеллигентные люди! Мы их из Али выбьем. Ага! Вот он, голубчик. Черноусый красавец уверенно вступил в темное чрево кофейни. Шендерович мягко, точно опытный десантник, выплыл из-за стола и, не дожидаясь, пока глаза Али привыкнут к полумраку, положил ему руку на плечо. Али вздрогнул. – Что ж это ты, сын нехорошей матери, вытворяешь? – укоризненно вопросил Шендерович. – Ты зачем нас подставил? Али одним коротким движением плеча сбросил дружелюбную руку. На лице у него отразилось глубокое недоумение. – Бэн ме русча… [39] – сказал он. – Чего? – удивился Шендерович. – Бэн ме русча, – раздельно повторил Али. – Эфендим? Анламадым [40]. – Где деньги, гад? – вопил Шендерович. – Где товар? – Текрар сейлер мисиниз [41], – любезно предложил Али. – Какой сейнер? Какой мизинец? Что ты тут лопочешь? – Миша, пойдем, это бесполезно! – Под турка косит, сукин кот! Да он вчера по-русски лучше нас с тобой! Ну, погоди, я тебя заставлю вспомнить язык Пушкина! – Пушкин! – восторженно сказал Али. – О, Пушкин! Русум! – Русум-русум! – обрадовался Шендерович. – Бэн ме русча, – в третий раз пояснил Али. И вежливо добавил: – Хошчакалын [42]. |