Книга Персонаж. Искусство создания образа на экране, в книге и на сцене, страница 65 – Роберт Макки

Драматургу и сценаристу построение радикальных персонажей дается труднее, поскольку физическое присутствие актера на сцене или на экране само по себе придает персонажу связность и цельность.

Сэмюэл Беккет в «Счастливых днях» боролся с воздействием исполнителя, закопав единственных двух персонажей этой пьесы – Винни и Вилли – по шею в землю и мусор.

В фильме «Корпорация “Святые моторы”» (Holly Motors) кинорежиссер-абсурдист Леос Каракс заставляет своего главного героя Оскара принять девять разных обличий – от старой нищенки до китайского гангстера, а также мужа и отца двух самок шимпанзе.

Чтобы персонаж стал радикальным, достаточно вытряхнуть из него все привычное. Ниже я перечислю девять составляющих, которые можно изъять, чтобы заострить образ.

1. Минус рефлексия

Рефлексирующий драматический персонаж может выйти из гущи сражения и подумать: «Хм, кажется, не сносить мне головы» – и все равно ринуться обратно в бой, несмотря на опасность. Если же убрать рефлексию, драматический персонаж превращается в комического одержимого.

Комическим разумом правит одна только слепая одержимость – он прямолинеен как шпала, неутомим как прибой и однообразен как дождь. Создавая фарс, автор подключает персонажа к рычагу одержимости и при каждом удобном случае за этот рычаг дергает.

Арчи Лич из «Рыбки по имени Ванда» (A Fish Called Wanda) до смерти боится оказаться в неловкой ситуации, однако то и дело попадает впросак и садится в лужу.

Герой серии фильмов «Розовая пантера» (The Pink Panther) инспектор Клузо отчаянно желает воплощать собой сыщицкий идеал, однако всякий раз в ходе расследования он неизменно совершает один грубейший промах за другим.

Ларри Дэвид в сериале «Умерь свой энтузиазм» (Curb Your Enthusiasm) зациклен на соблюдении формальных правил приличия, однако постоянно сталкивается с людьми, которые норовят эти пункты нарушить.

Энни Уокер в фильме «Девичник в Вегасе» (Bridesmaids) готова расшибиться в лепешку для своей единственной подруги, но чем больше старается, тем больше все портит.

И все-таки у традиционных комических одержимых, подобных перечисленным выше, найдется парочка здравых интересов, которые сгладят и слегка нормализуют их образ. У радикальных персонажей такого нет. У радикалов одержимость разрастается до абсурдных пределов, перерастая в мономанию. Чтобы превратить комического персонажа в радикала, отнимите у него все, кроме этой маниакальной навязчивой идеи, сделайте из нее клетку для своего героя, заприте его в ней и не выпускайте.

Жан Жене загоняет своих «Служанок» в ловушку их собственных садомазохистских игр.

Король Беранже в пьесе Эжена Ионеско «Король умирает» заключен в клетку страха смерти.

В пьесе Тома Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» дуэт главных героев не может вырваться из истории Гамлета.

Мартин Макдонах в пьесе «Однорукий из Спокана» обрекает Кармайкла на бесконечные поиски пропавшей руки.

2. Минус глубина

Противоположность полнокровного, сложного, раскрытого персонажа – персонаж выхолощенный, человеческую натуру которого затягивает в воронку внутренней пустоты, и ему остается всего один-два шага до радикала.

Эбби Роу Смит в фильме «С меня хватит!» (Falling Down) лишает Уильяма Фостера (Майкл Дуглас) рассудка.

Дэн Футтерман в фильме «Капоте» (Capote) отнимает у Трумена Капоте (Филип Сеймур Хоффман) нравственные принципы.

Грэм Мур в «Игре в имитацию» (The Imitation Game) отсекает у Алана Тьюринга (Бенедикт Камбербэтч) центральное «я».

Человечность этих троих героев поглощена отчаянием, которое и ставит их жизнь на грань абсурда.

3. Минус способность меняться

Сложные, многогранные главные герои проходят арку перемен – у плоских персонажей ее нет. Плоские персонажи вжимаются в себя, обрывая связи с другими персонажами.

В реалистических жанрах плоские персонажи раскрываются, но не меняются – на перемены они, как Джуд и Тесс в романах Томаса Харди «Джуд Незаметный» и «Тэсс из рода д’Эрбервиллей», не способны. Единственная их арка – это скольжение по наклонной, от надежды к безнадежности ^[110].

В нереалистических жанрах герои и злодеи (неважно, обладают они сверхспособностями или нет) тоже будут плоскими. Персонажи «литературы предположений», тяготеющей к экшену, меняют мир, но ни в коем случае не себя. Они олицетворяют добро и зло и подчиняются давним традициям повествования, оставаясь либо героями, либо злодеями до самой смерти.

И в реализме, и в нереализме отсутствие изменений у персонажей подразумевает, что сама вероятность этих изменений, пусть сколь угодно призрачная, все же существует. Если бы Харди позволил Джуду исполнить мечту и стать классическим ученым, его арка, ведущая к реализации, обрела бы полноту и вызывала бы отклик. Если бы Брюс Уэйн, решив, что сыт по горло неблагодарностью горожан к Бэтмену, обратил свои силы на то, чтобы выстроить империю зла, перемена вышла бы ошеломляющая и вместе с тем завораживающая. Я бы этот сиквел посмотрел.

Таким образом, если меняются плоские персонажи в традиционных жанрах, эти перемены удивляют, но воспринимаются как правдоподобные и значимые. Если же радикальный персонаж, обитающий в радикальном мире, вдруг превратится из плоского в сложный, такая перемена покажется нам фальшью.

Плоскую натуру дуэта праздных героев пьесы «В ожидании Годо» – Владимира и Эстрагона – наиболее емко характеризует их любимое присловье «ничего не поделаешь». Но если бы один вдруг сказал другому: «Хватит ждать. Мне кажется, Годо никогда не появится. Давай уже найдем работу и займемся своей жизнью» – и они бы ушли в закат, обрадовавшись возможности измениться, экзистенциалистский шедевр Сэмюэла Беккета рассыпался бы в прах несуразицы ^[111].

В трилогии Уилла Селфа «Зонт» (Umbrella), «Акула» (Shark) и «Телефон» (Phone) плоские персонажи распадаются на пять разных точек зрения. В осколках мыслей отражаются вариации диссоциативного расстройства личности, психоделических галлюцинаций и расстройств аутистического спектра. Если бы автор соединил эти осколки в цельных персонажей, его необузданное творение от этого сильно пострадало бы.

4. Минус самовосприятие

До XX века авторы ткали самовосприятие своих персонажей из культурных нитей всего, что их окружало и составляло, – пол, класс, семья, возраст, религия, национальность, образование, профессия, язык, расово-этническая принадлежность, художественный вкус и прочее. Когда персонаж говорил: «Я – …», на месте многоточия помещалось существительное, извлеченное из непосредственно окружающих его оболочек. Эта давняя практика применяется по сей день, только подкрепляется теперь и политикой идентичности.