В благодаренье, к полудню, вся родня Маргариты ушла в храм, только она одна категорически отказалась посещать святой дом, чем усилила тревогу Деоры Себесро. Тетка Клементина, к счастью, опровергла подозрения подруги о колдовстве, порче или одержимости, заявив, что душа ее грешной племянницы стремилась к падению в Уныние лет с семи, – вот оно наконец ее и настигло, а началось всё с лени да сладостей. Маргарита же никуда не хотела выходить именно в этот день – в годовщину казни Блаженного.
«Мерзкий бродяга и в храме появляется, – думала она. – Кого-кого, а этого грязного насмешника я точно не хочу видеть, иначе он снова меня опозорит… Уж очень несчастливый день в прошлый раз вышел – лучше я дома побуду».
Таким образом, Маргарита почти два часа провела в компании трех младенцев и Залии. Вскоре она пожалела, что предпочла остаться дома и приглядывать за ними: если начинал плакать один из малышей, двое других немедленно подхватывали крик, да еще и четыре борзые собаки с удовольствием им подвывали. Плакала и Залия, не выпуская сына из своих рук. Неопытная Маргарита, сама едва не рыдая, не знала, как всех успокоить. К возвращению семьи она решительно перехотела становиться матерью и с ужасом поглядывала на милейших крошек, способных адским ором из своих маленьких ротиков свести с ума даже самого святого человека.
Едва вымотавшаяся Маргарита уединилась в восхитительной тишине спальни и, не раздеваясь, упала на кровать, к ней постучалась Марлена. Обсуждать Рагнера у Маргариты не было ни сил, ни желания, но Марлена стала настаивать. Она прилегла на кровать и по-матерински обняла подругу, а Маргарита, прильнув на ее грудь, обвила Марлену руками в ответ.
– Я искренне желаю понять тебя и помочь, – с беспокойством говорила Марлена. – И пытаюсь осознать: как возможно такое за столь короткий срок? Ты всё перевернула во мне. Я думала даже не приходить больше, но ты крайне дорога мне. За что ты его полюбила?
– За то, что он – это он, – улыбнулась Маргарита. – Не знаю, как так вышло. Только прошу, не надо о колдовстве. Все здесь даже не пытаются меня слушать. Все меня жалеют, но… Думают, что спасли… И ты говоришь, что хочешь понять, но на самом деле не хочешь. А ведь ты его вовсе не знаешь. Ты лишь помнишь горящий храм и как боялась его. Я тоже боялась, а потом перестала…
– Но ты тоже его не знаешь. Ты была в плену двадцать с половиной дней. Разве можно кого-то узнать меньше чем за полторы триады?
– Наверно, ты права, – помолчав, ответила Маргарита. – У него много тайн, с какими он не делится, но… мы лежали и смотрели в наши глаза. Я видела в них свое отражение и улыбалась, а он видел свое и был серьезным, – я видела его настоящим, а он меня. Всё остальное – всё, что говорят о нем, что он сам говорит и даже что он делает… Это только одна сторона истины. Правда многогранна, ложь же многоголосна. Когда узнаешь, почему он так делает, то понимаешь, что он порядочен и высок… И он не хвастает о подвигах, тогда как другие болтают о нем эту дьявольскую чепуху. Сама посуди: окажись вся эта дьявольщина правдой, продолжал бы он оставаться рыцарем, воином Бога? Он не самый верующий, это так, совсем не молится и Экклесию не любит, но, Марлена, у него на это есть причины – он пережил много такого, что любого изменило бы. Провести год в плену у безбожников! Жестоких и… безбожников! А он сам вовсе не жесток и не кровожаден – он помнит тех, кого впервые убил, называл их чертовой семейкой… По-настоящему жестокий человек не помнил бы, его совесть не тронуло бы… Детей же все рыцари в Сольтеле убивали, даже принц Баро… И еще женщин, и старух… и не только безбожников, но и язычников, солнцепоклонников… И их Экклесия не осуждает, а наоборот, заносит в «Книгу Гордости». Когда я хвалила Бога в час Веры, Рагнер никогда не попрекал меня и даже присоединялся: он благодарил Создателя за меня, за то, что я есть и рядом с ним… – с нежностью вздохнула Маргарита. – Вот так я влюблялась всё сильнее с каждым днем. И он мне подходит, – сладко потянулась она, – как нитка подходит к иголке. Так он говорит. Это выражение из его родного Ларгоса, но я тебе не буду его объяснять, если ты сама не поймешь, – озорно улыбалась девушка. – Оно с неприличным смыслом… Он – это нитка, а я иголка. Он хоть и оставляет стежки, но я веду его за собой… к окончанию вышивания. И мне так нравится с ним вышивать! – слегка порозовев, засмеялась Маргарита. – Он предназначался мне, а я ему, еще когда я была девчонкой в красном чепчике – и он всё равно нашел бы меня, будь я женой градоначальника или нет.
– Хорошо, что ты вспомнила о супруге, – вздохнула Марлена, которая ничего не знала о стишках Блаженного. – Ты же клялась перед Богом ему в верности. Разлюбила ты его или нет, это тебя не…
– А он как муж клялся беречь меня и мою честь, – перебила ее Маргарита. – Но вместо этого бросил меня в плену. Объявился лишь на семнадцатый день, а до этого ничего не давал о себе знать. Мог бы хоть как-то дать понять, что спасет меня…
– Это тебя не оправдывает.
– Тебе не всё известно, – прикусила губу Маргарита, – но… знаешь, я всё равно предпочитаю Ад в том мире Аду в этом – союзу с человеком, который мне противен и которого я презираю. Это очень унизительно: встретить свой день рождения в плену, а до этого как раз вышел срок, что дал Рагнер – пообещал, если Ортлиб не появится через три дня, то он отдаст меня своим головорезам. Мной должны были начать пользоваться все, кто желает, прямо в мой день рождения! Сотни жутких мужиков или даже больше! Рагнер не намеревался так делать – просто грозил, но Ортлиб же думал иначе. Я же была в плену у самого Лодэтского Дьявола! И он даже тогда не попытался меня спасти! Так я и поняла, что для моего супруга есть более важные ценности, чем я. Теперь я сама не могу более быть с ним – он стал мне омерзителен. Раз моя честь для него ничто, то и у него нет чести. И что мне ныне делать, если даже мысль о близости с мужем мне противна? За самоубийство ждет Ад и Пекло. Что за западня? Только и остается, что в монастырь бежать, но я туда тоже не хочу… К мужчинам закон и Бог не так суровы, как к женщинам…
– И мы знаем, почему это так, – наставительно произнесла Марлена. – «Женщины чище плотью и выше душой, чем мужчины», – так написано в Святой книге. Вот с нас и спрос строже. Нам дана радость материнства, какой нет у мужчин. Мы можем любить и детей. Наша цель – это служение своей семье, порой наперекор всем другим нашим желаниям.
– Детей я от него тоже больше не хочу…
Вспомнив, что не знает, кто отец ее ребенка, Маргарита нахмурилась, а Марлена загрустила о том, что так и не получила от Бога дар чадородия.
– Что же ты теперь собираешься делать? – спустя минуту спросила Марлена.
– Ждать, когда пророчество исполнится до конца, – опять улыбнулась Маргарита. – Конец его гласит, что Рагнер победит герцога Альдриана, а значит, и меня найдет. Я поеду с ним в Лодэнию, где много снега, и там будет мой новый дом. И мне неважно: будет ли наша связь узаконена… Я просто хочу оставить Ортлиба и забыть о нем, словно его никогда не существовало. Брат Амадей… – Маргарита встрепенулась и приподнялась. – Ты же ничего не знаешь!
– Что с братом Амадеем? – взволновалась Марлена.
