– Магнус – это имя одного из герцогов Лиисемских – того, кто жертвовал на библиотеку при семинарии и простыл Умным. Уверена: это в благодарность, а не из тщеславного желания назваться «Великим».
– Главное: не Амадей, а то уж больно нежно было. А так – Ма́гнус Махнга́фасс – звучит! Мужик!.. Тебя его полное имя не коробит?
– Нет, я даже рада, что имя не уйдет в забвение. Иам был последним из мужчин своего рода. Меня другое коробит… Твоя супруга… – осторожно сказала Маргарита.
– Не волнуйся о ней, – серьезно ответил Рагнер. – Просто считай, что ее нет. Твой рыцарь тебя, моя прекрасная дама, обижать не позволит даже дяде-королю, не то что Хильдебранту Хамтвиру.
– Паучья черепаха?
– Моя ты умница! – вновь повеселел он. – Сама его увидишь и поймешь то, насколько я был прав!
Они подъехали к ратуше одновременно с королем Иваром – тот привез Рагнеру его золото, помещенное в десять небольших ящиков, окованных железом и забитых гвоздями. Для Маргариты десятина от тунны золота представлялась невообразимым состоянием равным более чем двадцати двум тысячам золотых альдрианов.
«За такие деньжищи, наверно, можно купить земли размером с Лиисем, – думала она. – Три таланта без одной осьмины золота! Только король имеет такой доход со всех своих земель, да и то не каждый».
Король Ивар привычно облачился в доспехи, синий нарамник и украсил себя драгоценностями. Не желая спешиваться в латах, он остался верхом на чудесном белом, снежногривом коне и, галантно поприветствовав Маргариту, склонился перед ней, а не только кивнул головой. После этого герцог и король отъехали в сторону.
– Ивар, – сказал Рагнер. – В этот раз я всё золото взвешу, так что не опозорься и скажи, если вы с Альдрианом не смогли достать всё в срок.
Король Ивар успокоил его жестом.
– Ффо фы бутефь делать ф эфим фолотом? Факое богаффтфо!
– Пожертую всё Экклесии, – серьезно сказал Рагнер, а король гортанно засмеялся. – Я не шучу, – добавил Лодэтский Дьявол.
– Рагнер Раннор? Фто ф фобой? Я фебя не уфнаю!
– Ивар, это был последний поход Лодэтского Дьявола. Больше не будет. Думай, что хочешь, но я Богу слово дал. И с Экклесией помириться тоже слово дал – и всё из-за того, что ты в плен угодил. Так что не обманывай меня с золотом: обманешь Бога и Экклесию. Бог может и простит, – не удержался от опасной шутки Рагнер, – а вот Экклесия точно нет!
– И ффо фы бутефь делать тальфе?
– Жить, – ответил Рагнер, с нежностью глядя на Маргариту. – Любить еще буду. Найду чем заняться и без войн.
Ивар IX покачал головой.
– Любофь! Одни бетфтфия оф нее! Я фубоф иф-фа нее лифилшя!
– Да? – широко улыбнулся Рагнер. – А красавица оценила?
– Не офень. Фаль у меня нет факиф фубоф, как у фебя!
– Брось, Ивар. Теперь все дамы Ладикэ только о тебе мечтать будут. Заедешь на этом белом коне… Цветами обкидают, наставят памятников и легенд наплетут. Ты, главное, не зазнавайся. И никогда, Ивар, – тихо добавил он, – больше не пинай меня. Ты видел, что бывает, когда я злюсь.
Король выставил полусогнутую руку, чего никогда ранее не делал. Рагнер польщено улыбнулся и сцепил свои пальцы с пальцами короля. Ивар Шепелявый положил левую руку сверху, а Рагнер, еще шире улыбаясь, тоже опустил левую руку сверху, замкнув крестом знак двойного единства.
– Мы феперь родные брафья! – заключил Ивар Шепелявый.
«Родные братья порой хуже злейших врагов, мне ли не знать, – не переставая улыбаться, невесело подумал Рагнер. – Да и из королей паршивая родня. Посмотрим… Всё равно нельзя отказаться от такой чести…»
Когда Ивар Шепелявый уехал с Главной площади, Рагнер приказал перенести все десять ящичков в голубой дом со львом, где он поселил с несколькими воинами-монахами Адальберти Баро, но не раскрывать их содержимого и передать, что желал бы вместе с баронессой Нолаонт отобедать этим вечером у своего пленника.
________________
Златокузнечное дело считалось самым почетным из всех ремесел, но семья Леуно заслужила в Элладанне неоднозначную славу: одни восхищались их скромностью, у иных их скупость вошла в поговорку. Шестидесятилетний Ольфи Леуно, его столь же пожилая супруга, два их сына, женатые на их сужэннах, внучки и внуки – все двенадцать человек ютились в одном доме, обходясь без слуг или подмастерьев. Сам голубой дом, отмеченный статуей льва над дверным порталом, выглядел броско с Главной площади, но посетители лавки поражались малости ее размеров, убогости обстановки и неприветливости продавца: старший сын, Гаост Леуно, сидел истуканом за прилавком, возле зеленого занавеса; когда же занавес приоткрывался, то показывались полупустые полки, заполненные малоценным товаром – три-четыре оловянных кувшина, пара бокалов, шкатулка с мелким жемчугом, единственный кошелек или пояс. Какие сокровища изготавливались в подвале этого дома, никто не знал. Даже к богатым заказчикам старик Леуно выезжал на неказистом ослике, а младший сын, тоже Ольфи Леуно, шагал рядом. Словом, дело было тайное, тихое, овеянное домыслами. По этим слухам именно предок Леуно продал Олеару Лиисемскому красивейший бледный изумруд, Слезу Виверна. Еще поговаривали о несметных богатствах златокузнецов Леуно, хотя все они годами носили одно и то же платье, торговались на рынках за каждый медяк, никогда не претендовали на власть патрициата и, вообще, любили держаться в тени.
В их дом с началом шестого часа оправились Рагнер и Маргарита. Путь, проделанный на лошадях, занял минуту, а пешком они дошли бы за две.
Адальберти как радушный хозяин встречал гостей на первом этаже, в передней зале, что служила лавкой. Он поклоном поприветствовал Маргариту, но руки к сердцу не приложил. Не похвалил принц и ее красу, хотя девушка очень старалась угодить его глазам, нарядившись в изумрудно-зеленое платье с глубоким вырезом и красный плащ, убрав волосы под ободок с вуалью и добавив на лоб кулон с черным морионом.
Рагнер не стал переодеваться для «званого обеда», оставшись в том же черном наряде, какой носил днем. Сразу же, с порога, он сказал, что ему жарко, и снял берет, засияв лысым черепом с тремя плоскими родинками, две из каких так четко встали по бокам от темени, что как будто бы отметили места для чертовых рожек. Адальберти, облаченный в богатое платье, неприязненно посмотрел на непокрытую, как у простолюдина, голову Рагнера. Свой синий берет Адальберти намеревался терпеливо носить на густых, вьющихся волосах до отбытия гостей, как того и требовала Культура в общении с равными.
Принц провел Рагнера и Маргариту на второй этаж, в бело-багряную гостиную, где их ждал изысканно накрытый круглый стол. Из его центра вырастал похожий на деревце золоченый лампадарий с двадцатью четырьмя горящими чашечками. Широко распахнутые балконные двери позволили сладкому цветочному воздуху Лиисема заполонить залу, а от дуновений ветерка явно новые атласные портьеры романтично колыхались в полумраке. Иная обстановка гостиной тоже радовала взгляд. Эх, если бы только не выщербленные от выстрелов стены…
