Книга Бастард и жрица, страница 19. Автор книги Соня Марей

Рамы зеркал были обрамлены янтарной крошкой. Богато, изысканно. Солнце щедро вливало свет в открытые окна, и камни вспыхивали золотыми искрами – совсем как глаза одной жрицы, случайно встреченной в Скальном городе. А сейчас мой отец желает подмять под себя ее дом и потоптаться по нему железными сапогами.

Почему меня это так волнует?

Я запрещал себе думать о Рамоне. Запрещал вспоминать, но она настойчиво лезла в голову, поселилась в мозгу, а покрытый дымкой тайны облик отпечатался под веками. Я случайно поймал свое отражение: стою с глупым видом, разинув рот. Ну не дурак ли?

И в тот момент, когда я усилием воли загнал воспоминания о горной деве в самый темный и пыльный чулан своего разума, впереди замаячила знакомая фигура.

Демейрар шел так, словно не замечал меня. Намекал – посторонись, бастард, идет законный наследник. Места было достаточно, чтобы мы могли безболезненно разойтись, но, конечно же, мы сцепились плечами, как два зверя на одной территории.

– Опять за свое, Ренн? – брат отряхнул рубаху так, будто измазался в грязи. – Забыл свое место?

– Мое место там, где я пожелаю. А вот ты мнишь себя грозным псом, но на деле – маленький гавкучий щенок.

Словесные перепалки с младшим братом всегда навевали скуку, но сейчас я все еще горел после разговора с отцом. Как бы не потерять голову и не врезать Дему. Могу не рассчитать силы и покалечить его.

– Кто еще из нас животное, – братец не сдержал презрительного взгляда. – Верный пес лорда, только рабского ошейника не хватает. Сын падшей женщины…

Один бросок – и пальцы сомкнулись на белом горле. Я впечатал Дема в стену и навис, глядя в расширенные блеклые глаза.

– Еще раз откроешь рот – пожалеешь, – и заставил себя разжать пальцы. Он сипло вдохнул и закашлялся. – Впредь будь осторожней в выражениях… брат.

Щеки Дема заалели, рот скривился – он стал похож на петуха, которому ощипали перья. Пусть скорей летит в свой курятник, под крыло мамочки и ее придворных дам.

– Ничего, когда-нибудь ты будешь гнуть шею передо мной, отец не вечен! Еще посмотрим, за кем останется последнее слово, и чего стоит твоя верность Инглингам, – выдав свою пламенную речь, братец отряхнул рубашку и отошел от меня на шаг, словно боялся, что я снова на него наброшусь.

– Тогда придется постараться, чтобы я признал тебя своим господином.

Не оборачиваясь, я оставил его исходить желчью и бессильной яростью. В свои двадцать Дем считал себя взрослым опытным мужем, хоть и не участвовал ни в одном сражении. Чувствовал, что лорд не воспринимает его всерьез, злился и видел во мне главного соперника.

Ничего, это пройдет.

Все когда-нибудь закончится.

* * *

Моя спальня расположилась на самом верху восточной башни: здесь свежо и обзор на город хороший. Главное подальше от придворной возни и лоснящихся рож аристократов.

В этом замке я сделал свои первые шаги, но он так и не стал мне домом. Под каменными сводами я всегда был чужим, а стены давили и высасывали жизнь – потому и хотелось нестись прочь, как семя, гонимое ветром.

Сколько себя помню, я всегда любил сбегать и бродить по городу, ввязываясь в драки с местными мальчишками: сыновьями булочников, рыбаков и сапожников. Некоторые из них стали мне добрыми друзьями, с которыми я был не прочь пропустить по кружке эля в таверне старины Эда. А то и кулаки почесать.

Но скоро побеги в город перестали волновать кровь, и тогда я начал уходить в горы, прихватив из конюшни свою лошадь. Бродил там подолгу, и с каждым разом отлучки удлинялись – это доводило наставников до обморока, а отца – до белого каления. Но ни выговоры, ни розги, ни попытки запереть под замок не могли успокоить мой дух. С неодолимой силой меня тянули нехоженые тропы и глубокие ущелья, а каменные исполины звали, стоило закрыть глаза.

Раздумья прервал громкий стук в дверь.

– Ты даже не навестил меня! – полетело звонкое обвинение, как пущенный из пращи камень.

– И без того дел было по горло, – ответил не слишком вежливо и посторонился, впуская нежданную гостью.

Мейра по-хозяйски ворвалась в спальню и закружила по ней, как соколица. Эта женщина была красива той классической красотой, которую воспевали поэты: аристократически бледная кожа, высокий лоб, глаза василькового цвета под крутым изгибом бровей, маленький нос. Нижняя губа была полнее верхней, поэтому иногда казалось, что она ее специально выпячивает, капризничая.

Я против воли засмотрелся на рот, который с жаром целовал, о котором мечтал когда-то. А она вдруг брезгливо скривилась, растеряв половину своей прелести.

– Я знала, знала… Я давно подозревала, что у тебя кто-то есть!

Я закатил глаза и измученно вздохнул.

– Только не надо сцен, – от женской ревности у меня начинали болеть зубы и трещать голова.

– Ах, вот как? – голос женщины взметнулся на октаву выше. Она замерла передо мной, вытянувшись в струну и сжав руки в кулаки. – Только не говори, что хочешь избавиться от меня.

– Я слишком устал, Мейра. Спать хочу.

Да, сейчас это мое самое главное желание. Хотел бы – сам пришел. Только больше не тянуло в ее комнату, в объятия холеных белых рук.

Мейра тряхнула головой, рассыпав по плечам золотистые кудри. Она была одета в неприметный серый плащ, но под ним скрывалась кружевная сорочка.

– Раньше ты таким не был, Ренн.

– Раньше – это раньше, – произнес чуть жестче, чем хотел. – Тебе лучше уйти, двор и так полнится слухами о нашей связи. Поторопись, пока твоя репутация не погибла окончательно. Твой папенька расстроится.

Мейра оскорбленно отвернулась. Прошагала к окну и замерла перед свечой. Повела ладонью над пламенем – свет ласково окутал тонкое запястье с двумя выпирающими косточками. Руки у нее были нежные, мягкие, не знавшие работы.

– Какой же ты сухарь! Жесткий, бесчувственный… – завела привычную песню. – Я пришла к тебе среди ночи, рассчитывая на другой прием, а ты, значит, хочешь меня выгнать?

Наверное, еще недавно я бы обрадовался ее приходу, но теперь внутри что-то переломилось: не хотелось касаться мягких губ, дышать ее запахом и перебирать мягкие локоны.

Потому что золото – это не раскаленная медь.

– Тебя в дверь выгонишь, так ты в окно залезешь.

– Ну, прости, Зверь… – Мейра пропустила мимо ушей обидную реплику. – Просто я… погорячилась, – мурлыкнула примирительно и шагнула ко мне. – Ты же меня знаешь.

Я вздохнул и мотнул головой.

– Пора заканчивать, Мейра. Лучше скажу тебе об этом сейчас, честно, без притворства.

Потому что лгать и пользоваться ей было противно. Мы стали чужими уже давно, шагали в разные стороны, но все равно продолжали цепляться друг за друга. А сейчас совсем отгорело. Внутри ничего не дрожит и не сворачивается тугим комком, когда она близко, когда смотрит, запрокинув голову и обнажив молочно-белую шею.