Книга Малабарские вдовы, страница 99 – Суджата Масси

Гюльназ просмотрела списки пациентов и убедилась в том, что в палате для неизлечимых больных лежит тридцатидвухлетний Сиямак Азман Патель. Гюльназ вызвалась поехать вместе с Первин, чтобы в случае чего помочь ей с формальностями.

Машина катила по улице, миновала девочку в драном сари, которая ковырялась в кучке мусора в поисках осколков стекла. При виде этой оборванной беспризорницы Первин подумала про Фатиму: жизнь могла сложиться так, что и та бы оказалась на улице. По счастью, вдовы оставили ее и Зейда при себе.

Первин уже успела съездить в банк мистера Фарида и, воспользовавшись своими полномочиями, до последней рупии выплатила махр, причитавшийся Разие и Мумтаз. Айя Тайба и повар опять получали жалованье, причем с ними расплатились и за те месяцы, которые они работали безвозмездно. Поскольку вдовы теперь не жили в доме, работы у Фатимы и Зейда стало меньше, и несколько дней в неделю по утрам они даже посещали местную школу.

–Я посмотрела значение имен пациента в толкователе персидских имен,– сообщила Гюльназ, оторвав Первин от теплых мыслей о детях Мохсена.

Первин повернулась к ней.

–И что?

–Сиямак означает «один на всем свете». Азман – «бесконечность». Загадочно, да?

Сайрус еще в Бандре сказал ей, что чувствует себя очень одиноко в своем мире. Первин не сомневалась: это еще одно послание.

Оказавшись в клинике, Гюльназ беспрепятственно прошла мимо регистратуры к палате для неизлечимых пациентов. Правда, старшая медсестра оказалась куда строптивее регистраторши. Она заявила, что к пациенту нельзя, он слишком слаб, чтобы принимать посетителей.

–Но он сам меня позвал.– Первин протянула медсестре письмо, которое предусмотрительно захватила с собой.

Глаза медсестры блеснули.

–А, тогда ладно. Я сама несколько дней назад отправила это письмо. Мы уж и надеяться перестали.

–Скажите, мистер Патель при смерти?– Первин вдруг испугалась, что не узнает всей правды.

–Время покажет. Он в состоянии говорить, хотя мысли у него порой путаются.– Увидев, что две молодые женщины смотрят на нее вопросительно, сестра покачала головой.– Я не имею права разглашать его диагноз, равно как и не могу допустить к нему никого, кроме поверенного, которого он вызвал: мисс Первин Мистри.

–Позвольте мне хотя бы постоять за дверью!– попросила Гюльназ.– Он может повести себя недопустимо!

Сестра глянула на Гюльназ как на сумасшедшую.

–Мистер Патель очень слаб. Он нуждается в ваших молитвах, а не в страхе.

Гюльназ села в коридоре, а Первин вслед за медсестрой прошла в палату, пропитанную запахом дезинфекции. В палате стояли две койки. На одной лежал мальчик-подросток, на другой – человек с изуродованным лицом, весь в красных пятнах и сыпи.

–Это мистер Патель,– тихо сказала медсестра Первин. А потом добавила погромче:– Мистер Патель, пришла адвокат, которую вы вызывали.

Этот незнакомец не имел никакого сходства с мужчиной, которого она когда-то любила. Первин упрекнула себя за мысль, что автор письма так или иначе связан с тем, что мистер Гхош и ее отец выяснили про Сайруса. Тем не менее она пришла – и он, видимо, ждет, что она поможет ему составить завещание.

Медсестра задернула занавеску между двумя кроватями, отгородила человека в красных пятнах и Первин от мальчика.

–Мисс Мистри здесь,– громко произнесла она.

Веки больного дрогнули, потом поднялись. Первин беззвучно ахнула, увидев карие глаза, точно такие же, как у Сайруса.

–Моя жена,– выговорил он хрипло.– Первин.

Первин чувствовала, как кровь стучит у нее в ушах. У этого страдальца был голос Сайруса, вот только в лице не осталось ни следа былой красоты: вся кожа была испещрена рытвинами.

Первин бросила быстрый взгляд на глазевшую медсестру.

–Я юрист, и у меня встреча с клиентом,– произнесла она.– Она должна проходить с глазу на глаз.

На лице медсестры отразилось возмущение.

–Но мой пациент…

–Если вы ему понадобитесь, я вас позову.

Когда недовольная медсестра вышла, Первин спросила:

–Почему ты назвался другим именем?

–Чтобы ты не отказалась прийти,– прошелестел он.

Первин тихо произнесла:

–Я не могу составить тебе завещание. По факту я все еще член твоей семьи, это сочтут конфликтом интересов.

–Пусть так.– Он вздохнул.– Я рад снова тебя видеть. Мне очень хотелось посмотреть на тебя еще раз.

–А твои родители знают, насколько серьезно ты болен?

–Да. Отец велел мне прекратить работу. Они хотели, чтобы я лечился подальше от Калькутты, чтобы в общине ничего не узнали.

–У тебя оспа?– предположила Первин.

–У меня сифилис. Ты знаешь, что это такое?

–Да.– Самое страшное венерическое заболевание. Сглотнув, Первин спросила:– Он лечится?

–Поначалу мне впрыскивали малярийную кровь. Была лихорадка, но она не убила болезнь. Теперь мне дают лекарства с мышьяком.

Сайрус закашлялся. Первин заметила графин и стакан на тумбочке, налила ему воды.

Выпив немного, он вернул ей стакан и заговорил слегка окрепшим голосом:

–Врачи говорят, мышьяк способен помочь, но это не точно.

–Ты представь себе, что поправляешься; тогда у тебя прибавится сил.– Она удивилась тому, что пытается его подбодрить. Столько лет она видела в нем угрозу – а оказалось, что вред он нанес единственному человеку: самому себе.

–Может, лекарство и сработает, но какой в этом смысл? Я всю свою жизнь бегал за фальшивым золотом. У меня было единственное подлинное сокровище, ты,– но и его я не сберег.

Первин удивилась: он говорил столь же сентиментально, как и во времена ухаживания.

–Ты давно за мною следишь?

–В прошлом октябре двоюродный брат прислал мне статью из «Бомбей самахар», где говорилось о тебе. Совсем плохо мне стало только в этом году. Поэтому я и приехал сюда. Про завещание я написал только затем, чтобы ты пришла в больницу. Я хочу попросить тебя о помощи.

–Какой?– спросила она с опаской. Если он попросит ее вернуться и ухаживать за ним, она ответит отказом. Пусть это и эгоистично, но такое выше ее сил. Или, может, он думает, что Мистри должны забрать его к себе. Список обязательств жены перед умирающим мужем почти бесконечен…

–Помоги мне,– прохрипел он, прервав ее панические мысли.– Мне нужно дать дозу лекарства побольше – и я усну навсегда.

Простота этой просьбы вызвала у Первин облегчение.

–Я не могу давать тебе лекарства, я не знаю дозировки. Я позову сестру.

–Нет. Я хочу, чтобы ты дала мне всё лекарство, какое есть в склянке. Я умру, а ты освободишься.