Книга Нефритовая лошадь Пржевальского, страница 63 – Людмила Горелик

Пржевальский не сразу пришел в себя, однако сделал над собой усилие, подошел и поцеловал все еще сидящей возле рояля девушке руку. Приличия требовали слов, и он сделал то, чего от него ждали.

– Благодарю вас, – сказал он. – Пение было столь прекрасно, что я вообразил себя в степи. А лучше степи ничего не бывает.

– Чудесно, как всегда, чудесно поет Мария Тимофеевна! – поддержал и Плескачевский.

За обедом, вспомнив прошлый свой визит, Пржевальский заговорил о Чехове:

– Марья Тимофеевна, «Степь» я прочитал! Да, это совсем не похоже на «Записки охотника». Но – вы знаете – пожалуй, природу и людей Чехов понимает не хуже Тургенева. Не ожидал! Раньше он казался мне более легковесным.

– Да уж, насчет людей он совсем не обольщается! На мой взгляд, в последнее время он стал писать слишком пессимистично. Где былая легкость и занимательность, которую мы так ценили?! – усмехнулся Плескачевский.

– Правдиво, – возразил Пржевальский. – Я в том же журнале еще одно его новое произведение прочел – «Скучная история». Это о том, что любой человек одинок. И семья совершенно не тот инструмент, который поможет человеку с душою и сердцем преодолеть одиночество. Люди обретают единство только в общении с природой. Она одна дает смысл и сближает людей. Вот в «Степи» да, Чехов близок к пониманию этого.

– И все же, позвольте заметить, глубокоуважаемый Николай Михайлович, цивилизованное человечество ничего не придумало лучше семьи, – возразил Плескачевский. – Хотя у меня еще нет опыта семейной жизни, я верю, что душевное тепло человек обретает исключительно в семье.

– И в цивилизованное человечество я не верю, – усмехнулся Пржевальский. – В цивилизованном обществе гадостей делается не меньше, чем среди дикарей. Правда, в большинстве они делаются по-тихому, из-за угла. Воровства в пустынях гораздо менее, чем в городах Европы.

Пыльцовы только усмехались, слыша эти речи. Уж они со взглядами Николая Михайловича были хорошо знакомы. Хозяин и Плескачевский поддерживали разговор с другой позиции, осторожно возражая знаменитому гостю. Марья Тимофеевна молчала. Лишь один раз, когда путешественник, сев на своего любимого конька, договорился до того, что счастливая семья невозможна вообще, она, улыбнувшись, поправила:

– Изредка все же бывают исключения. Я один пример такой семьи знаю. Семья моих родителей…

– Родители всегда исключение! – с готовностью согласился спорщик. – Моя матушка тоже была необыкновенная, святая женщина. Отца я, к сожалению, не помню. Но ведь это редкий, исключительный случай.

До дома Пржевальского подвезли Пыльцовы – им было по дороге.

Плешка и Дондок поджидали его.

– Что, Николай Михайлович, хорошо погуляли? – спросил Плешка.

– Хорошо. – Пржевальский кивнул и задумался.

– Помнишь, Плешка, как в Джунгарии мы впервые диких лошадей увидели? Их всего восемь было, я посчитал. Они нас услышали издалека и помчались по степи… потом остановились, лягаться между собой начали. Потом опять что-то им почудилось – и поскакали… Хвост назад, шея вытянута, как у настоящей лошади, грива короткая дыбом… Смешные такие… Необыкновенные, конечно.

– Помню, а как же… – кивнул Плешка. – Вы еще нам стрелять запретили.

И разговор прекратился – Пржевальский ушел к себе.