Книга Закон навязанных обстоятельств, страница 16 – Юлия Ефимова

– Александр Васильевич, не спите? – Он осторожно вошел, прикрыв за собой дверь. Андрей Североярский был искренне предан Колчаку и смотрел на него как на Бога.

– Почему остановились? – спросил адмирал устало.

– Мы на станции Зима. Чехословацкий полк, что теперь охраняет состав, взял под контроль управление всем поездом. Ими был отдан приказ остановиться здесь на несколько дней. Они не выпускают из вагонов никого – ни сотрудников Госбанка и Госконтроля, ни офицеров. Сказали, будут менять вагоны местами.

– Мы должны были это делать еще на станции Тыреть, почему поменялись планы? Опять Зима, вот и не верь в судьбу… Я был здесь год назад, тогда в округе был всего один приличный дом, чуть поодаль, губернатор иркутский себе когда-то построил для отдыха в лесу, да так ни разу в нем и не побывал, вот меня туда и поселили. Хорошая усадьба, добротная, а как там дышится, а какие там кедры вокруг! Кстати, оставил я там старого мичмана на хозяйстве, приглядывать, так сказать, за домом. Видимо, не зря, придется еще пожить в нем, – адмирал вздохнул. – Повинен я, наверное, в чем-то, хотя и не хотел никогда ничего дурного. Ты знаешь, есть такое поверье, что название Зима происходит от бурятского «зэмэ», что означает «вина, провинность». – Колчак говорил, потирая красные глаза. – По преданию, бурятский род, проживающий в этой местности, считался чем-то очень провинившимся перед своими богами. – Он нехотя встал. – Пойду переговорю с командиром чехословацкой охраны, сколько стоять будем, может, на время стоянки мне в тот дом поселиться.

– Александр Васильевич! – Андрей чувствовал, как его щеки загорелись огнем, так было всегда, когда он волновался. Такое проявление сильных переживаний еще и сопровождалось ярким румянцем, которого он как офицер жутко стеснялся. – Они и вам настоятельно рекомендовали не покидать ваш вагон. Десять офицеров под охраной.

Ни один мускул не дрогнул на лице адмирала. Немного помолчав, он спросил:

– А остальные офицеры где?

– Почти все они сошли с поезда по пути следования на разных станциях, – сказал адъютант и закашлялся, так трудно ему было докладывать о предательстве тех, ради кого Александр Васильевич отказался эвакуироваться в одиночестве под охраной и поехал в общем поезде.

– Не вагоны они переставлять собираются, – тихо, словно говоря сам с собой, произнес Колчак. – Хотя, может, и их тоже.

В последнее время шли очень тяжелые новости, и с Дальнего Востока в том числе. Слишком уж лютовали на местах военачальники и настроили народ против себя.

– Мне докладывали, еще когда я был в Омске, что в Иркутске генерал Сычев прилюдно расстрелял тридцать одного политзаключенного, чем очень разгневал народ. Красные, которых поначалу здесь не жаловали, быстро этим воспользовались и переманили симпатии населения на свою сторону. В донесениях все больше встречаются упоминания о красных партизанах, численность которых растёт, и это уже не маленькие банды, не понимающие, что они творят, теперь их действия стали управляемыми из центра и полностью скоординированными. Это уже настоящая армия, вот их и боится трусливая Антанта. Продают нас друзья чехи и французы, – сказал он, усмехнувшись уже Андрею. – Уверен, переговоры ведут, торгуются, как бабы на базаре. Скорее всего, даже не золотом нашим торгуют, его-то они точно уже не отдадут. Там, скорее всего, моя жизнь на кон ими поставлена. Больше всех, думаю, старается генерал Жанен, пытаясь спасти свою шкуру и договориться о выводе союзных войск до Владивостока и при этом еще и с золотом.