Онлайн книга «Неразрезанные страницы»
– А как у них в Малых Козлищах? – А там все друг друга знают. И здесь все друг друга знают!.. И в лицо, и по именам, по домработницам и по машинам! И когнитивный диссонанс никогда не проникнет за ворота этого прекрасного места. Алекс подумал немного. – Что еще за когнитивный диссонанс? – Понятия не имею. Это Пелевин написал. Алекс – как писатель! – моментально пожалел о том, что написал не он. – А здесь есть названия улиц? Маня фыркнула: – Обижаешь! Конечно, есть! Нам нужна Сосновая, дом пять. – Смотри, вон Сосновая. Затейливый чугунный указатель с готическими буквами указывал налево. Маня тронулась с места и осторожно повернула. Все няньки, словно по команде, перестали трясти коляски, вытянули шеи и проводили их глазами. У дома номер пять стояло множество машин, самых разных, от розовой разухабистой «пятерки» «Жигули» до «БМВ» последней модели. – Господи, – пробормотала писательница Поливанова, разглядывая авто, – что ж теперь делать-то?.. Алекс нацепил очки, помедлил и сказал: – Я рад тебя видеть, Маня. Вышел из машины и пошел по расчищенной плиточной дорожке к стеклянному дому. Маня еще посидела немного, потом пробормотала себе под нос: – Пошел ты к чертовой матери, – и тоже выбралась на улицу. Было ветрено и солнечно, снег, плотный, как застывший бетон, лежал по обе стороны дорожки неровными слоистыми холмами, а под ним журчало и плескалось, как будто холмы таяли изнутри. Алекс уже вошел в дом, а Маня какое-то время постояла на дорожке, пытаясь определить, где здесь камеры, и так и не определила. Дом был из стекла. Кажется, даже крыша у него стеклянная, по крайней мере, на солнце она сверкала так, что больно было смотреть. Как это Сергея Балашова угораздило построить себе стеклянный дом? Словно в сказке при лисичку и зайчика. Была у зайчика избушка лубяная, а у лисички ледяная!.. Или там как-то по-другому?.. Она толкнула стеклянный тонированный монолитный блок, решив, что вход должен быть где-то здесь. Блок беззвучно отворился, и Маня ткнулась носом в спину Алексу так, что он выронил очки. – Елкин корень! Он нагнулся и поднял. – Тише. Не шуми. Прямо перед ними, видимо, отделяя так называемую прихожую от так называемой жилой зоны, было воздвигнуто круглое зеркало, раза в полтора выше человеческого роста. Они в нем отражались – раскрасневшаяся Маня и бледный Алекс. – Святые угодники! Она обошла Алекса и уставилась в зеркало. – Смотри, там двух каких-то крокодилов показывают! Произошло движение, что-то мелькнуло справа от колоссального сооружения, и возник человек. Сразу было не понятно, то ли настоящий, то ли отраженный. Маня посмотрела в зеркало – человека в нем не было. Значит, настоящий. – Вы х кому? Нихто не принимаит! – Здравствуйте, – с ходу затараторила Маня, – меня зовут Марина Покровская, я дружила с Сережей, и мы с ним собирались сегодня встретиться… – Та ховорю ж!.. Нету никакова приему. Маня зашла за зеркало. Человек оказался рослой теткой в спортивном костюме и фартуке, желтые кудри на голове покрыты черной траурной косынкой, завязанной концами на затылке. Бедный Сережка, с острой жалостью вдруг подумала Маня. Как ты жил?.. – Вы кто? Как вас зовут? – Домработница я, – старательно выговорила тетка сложное слово. – А звать меня Халей. – Галя, вы одна дома? Тетка совсем затосковала. – Та сказано же ж, нету приему!.. Не велено принимать!.. Ступайте, ступайте отседа!.. Хоре у нас. Алекс у нее за спиной медленно двинулся в другую сторону, зашел за зеркало и пропал. – Я знаю, что у вас горе, – сказала Маня, – я приехала выразить сочувствие. Я хорошо знала Сергея и понимаю, что у вас несчастье. Мне бы поговорить, Галя! Кто еще дома?.. – Та никаво ж немае!.. Уси разошлися. И вы ступайте. От тама книха, можете тамочки напысати, шо вы тута побували и хто такия! Эта книха для того и положена, шоб у ней уси пысали, хто тута був! – Матерь Божья, – под нос себе пробормотала знаменитая писательница Поливанова, – траурную книгу, что ль, завели?.. С ума совсем сбрендили?.. Она быстро посмотрела туда, куда показывала тетка. В темном углу у самой стены стоял полированный концертный пюпитр, декорированный черным крепом. На пюпитре лежал распахнутый альбом, горели свечи в серебряных подсвечниках. Сверху на стене висела фотография Балашова, а вокруг какие-то иконы. Бедный Сережка!.. И после смерти фарс!.. Теперь вот книга с соболезнованиями, и он сам над ней, да еще в окружении святых!.. – Тама, тама напышите, и ступайте с Богом. Из глубины дома уже некоторое время раздавались голоса, кто-то негромко разговаривал. Слов было не разобрать. Маня подошла к пюпитру, стянула перчатку и взяла ручку. Ты прости меня, Сережка. Но если я сейчас ничего не стану здесь писать, твоя гастарбайтерша выставит меня вон, а я должна разобраться. Я не могу это так оставить, понимаешь, Сережка?.. Вряд ли те люди, которые завели для тебя траурную книгу, смогут разобраться хоть в чем-нибудь. Например, кто и зачем отправил тебя на тот свет!.. Маня поставила дату и быстро написала: «Марина Покровская выражает искренние соболезнования семье»… – Манечка, здравствуй! Она выронила ручку, которая стукнулась об плиточный пол и покатилась. Тетка втянула голову в плечи, кинулась вперед, стала на четвереньки и полезла под пюпитр – искать. Подсвечники закачались, и Мане пришлось их придержать. – Манечка, проходи. Я сразу не поняла, что это ты приехала. Из-за чертового зеркала Поливанова никого не видела, зато теткина задница в спортивных штанах отражалась во всех поверхностях. – От она! Нашлася! – Тетка выбралась из-под пюпитра и водрузила ручку обратно. Поднялась, вытерла руки фартуком и боком-боком, мелкими перебежками, просеменила в сторону. – Ларис, ты, что ли? Я тебя не вижу! – Я здесь. Из-за зеркала вышла худенькая блондинка в черном платье. Длинные прямые волосы струились, перехваченные в самом низу черной лентой. Почему-то первым делом Маня увидела именно волосы с этой лентой, знаком беды! – Видишь, как у нас, Манечка. – А я с ним сегодня должна была встретиться, – убитым голосом соврала Маня, подошла и обняла женщину. – И не встретилась. |