Книга В кривом зеркале, страница 54 – Галина Анатольевна Богдан

Водка приятно обожгла небо и слегка ударила в голову. Василий одобрительно крякнул, подцепил вилкой кусок мяса:

— И скажу: очень даже правильно поступаешь, Львович! Завидую: мой поезд давно ушел! Попробовал бы я теперь свою кикимору на кухне пристроить, она б меня первого и сварила…

Они еще немного поговорили о женах, перешли на деловые проблемы, попеняв на не дающую спокойно жить систему экономики, вспомнили о погоде.

— А ничего себе лето начинается, — резюмировал Лев Львович, наливая себе и товарищу по рюмке, — середина июня, а жарит, что в Турции. Обычно-то июнь у нас мокрехонький — носу из дому не высунуть. А нынче даже я сплю на верхней террасе. Кася комаров после полудня потравит, пока остальные очухаются, я выспаться успею.

— Эт-точно. Хотя я в последнее время остерегаюсь в саду ночевать. Мало ли, что кому в голову взбредет. Вон, скульптор, уж на что мужик никчемный был, а и того замочили. Так ведь здоров как бык, не то, что я, — вздохнул Василий, закусывая наливочку балыком.

— Тебя-то они одной левой. Но если рядом твою Бабу Ягу положить, можно спать спокойно.

— С ней и спокойно? То на то выходит. Уж я как-нибудь в своей коечке…

Помолчали.

Вечер расстилался по саду фиолетово-зеленым бархатом. Удлинялись, наполняясь глубоким загадочным смыслом, тени. Обострялись запахи. Дым от мангала струился по траве туманом. Все громче стрекотали кузнечики. В зарослях сливовника куковала кукушка.

Просторный двор вдруг прогнулся под тяжестью закатных красок неба, трансформировался в крошечную раковину-воронку, аккумулирующую чувства и внешние раздражители. Собеседники почувствовали себя никому не нужными миниатюрными созданиями. Раздави — и не заметит никто.

— Да, был человек. И нет человека, — Лев Львович потянулся за шкаликом, желая поскорее смыть неприятные ощущения. — А ведь и сорока не было. Или было?

— Какое там! — с трудом освобождался от неожиданных унизительных сравнений Василий. — Он меня лет на пять младше. А мне только сорок один. Хотя и человеком такого не назовешь. Так, бородавка на лице планеты.

— Ишь ты хватил! Но красиво! «… на лице планеты…», — тебе бы поэмы писать! В Союз писателей в один момент приняли бы. Не балуешься, часом?

— Да так… — Василий поднялся, подошел к мангалу. Поворошил угли, завороженно наблюдая за пробивающимися оранжево-голубыми языками пламени.

Говорить о дурацких юношеских увлечениях не хотелось. Соседу палец в рот не клади — в один миг откусит. Если не всю руку сразу. Да и мнит о себе. Олигарх хренов! Понятное дело — сельский свинарь ему не ровня. Подумаешь, миллиардами ворочает! Так и мы недалеко ушли.

Да он, Васька Сидоров, кабы захотел, столько же имел бы! Великое дело! Скупил бы все земли окрест, перепродал таким вот Зайчикам втридорога и уехал бы в какую-нибудь Испанию. Там, говорят, триста пятьдесят дней в году солнце светит. И лето месяцев девять. И океан под боком. А тут… Комаров — вечером не выйти. Лягушки спать не дают. Дожди неделями льют. Да еще людей ни за что ни про что убивают.

Василий вздохнул. Огляделся. Отметил смену красок и звуков. Вечер уступал место ночи. Исчезали тени и полутона. Сквозь кривые яблоневые стволы проглядывала бездонная тьма. Одуряюще пахла ночная фиалка. Вдалеке слышались причитания неизвестной птицы.