Книга Башня. Новый Ковчег 5, страница 8 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

Он гладил Павла по голове, поглядывал на Анну, застывшую в дверях, смотрел в её глаза, в которых светился отблеск тех самых прежних чувств, и думал о том, что всё закончилось хорошо. Жизнь развела этих двоих, провела через множество испытаний и сейчас, спустя столько лет, опять соединила. Он тогда почувствовал облегчение, удовлетворение, словно прочитал долгий и красивый роман, добрался до финала — и финал его не разочаровал. Злодеи понесли заслуженное наказание, герои обрели счастье.

Но, увы, жизнь снова его обманула. Вместо последней фразы про «все жили долго и счастливо», в конце красовалось тревожное «продолжение следует». И что это будет за продолжение?

Шум в коридоре стал стихать. Иосиф Давыдович поднялся с кровати, размял затёкшие ноги, шаркая, дошёл до шкафа, достал смену белья, прошёл в санузел за зубной щеткой и бритвой, потом вернулся в комнату, окинул долгим взглядом свою обитель, как будто прощаясь с этим миром. Вот и всё. Ничего он так и не нажил, все его вещи уместились в этот небольшой пакет, даже место осталось.

Старый учитель присел на край кровати, положил свой скарб рядом и задумался.

Значит, снова надо будет скрываться. А зачем? Есть ли в этом хоть какой-то смысл? Почему ради того, чтобы дать ему дожить свой век — сколько там ему осталось, вряд ли много — люди должны снова рисковать. И старшая медсестра, Ирина Александровна, и эта вертлявая девчонка, медсестричка Наташа, и рабочие, которых он и по имени-то не знал. Не проще ли попросить их оставить его тут. Пусть уж все идёт, как идёт. Он устал, смертельно устал и чувствовал, что сил почти не осталось. И пугала его вовсе не перспектива эвтаназии — что ни говори, а это действительно в какой-то степени гуманно, умереть во сне, — нет, больше его пугало то, что сейчас надо будет куда-то идти, прятаться, подставлять других людей, молодых, сильных, которым как раз ещё жить да жить. Создавать им проблемы, чтобы выторговать для себя несколько дней, недель, месяцев медленного угасания, в котором было очень мало смысла. Что ж, если так получается, он готов. Давно уже готов.

В дверях появился какой-то парень. Молодой, совсем ещё мальчишка. Смутно знакомый, впрочем, Иосиф Давыдович уже не очень хорошо видел, мог и ошибиться. Да и память всё чаще подводила. То, что было давно, он помнил хорошо, чётко, а вот то, что происходило с ним вчера или неделю назад — намного хуже, детали стирались, путались, терялись в ворохе однообразных событий последних дней. Парень назвал его по имени, потом смутился, сделал паузу и тут же заговорил, кажется, про пропуск. Иосиф Давыдович понял — что-то пошло не так. Наверно, дело в старом пропуске или в чём-то ещё. И его не спасут. В глубине души шевельнулся страх: стало быть, всё, смертельная инъекция, последний сон, переходящий в небытие. Но вместе с этим страхом пришло и облегчение — всё решилось, уже не надо ни о чём беспокоиться, куда-то идти, скрываться, подставлять других людей и прежде всего этого мальчика. Что ж, так может и лучше.

Но потом в палату зашла девушка, горячо заговорила. Эти двое вышли в коридор, о чём-то споря.

Иосиф Давыдович смотрел на их силуэты, видневшиеся в коридоре, и думал, что они сейчас вернутся, и он попытается объяснить им, что готов к смерти, что не надо беспокоиться, не надо его спасать. Он слишком стар, слишком устал. Он прожил очень длинную жизнь. В голове замелькали образы, словно фильм, поставленный на перемотку. Кадры следовали один за другим в хронологической последовательности. Тёплые бабушкины руки, пахнущие сдобой. Лохматый пёс Тузик, скалящий в страшной и одновременной доброй улыбке розовую пасть. Огромное, насколько хватает глаз, одуванчиковое поле. Летящие в яркую голубизну высокого неба парашютики-семена. Лысый бутончик одуванчика в руках маленького мальчика. Цветок уже умирает, но его короткая жизнь прошла не зря — на следующий год десятки, а может сотни других одуванчиков взойдут на этом поле, и в каждом из них будет часть души этого, уже поникшего в детской ладошке.