Книга Башня. Новый Ковчег 5, страница 85 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

Ковальков молчал, всё ещё переживая внутри вспышку ненависти, вызванную именем Некрасова. Если это так… если Олег говорит правду… Хотя зачем ему врать? Скорее всего, так и есть. И тем не менее что-то сопротивлялось в душе Егора, словно блок какой стоял. Ему казалось всё это слишком сложным, требовало более глубокого понимания, возможно, знаний, которыми он не обладал. От слов «спасение человечества» веяло чем-то пафосным, претенциозным и оттого неестественным и отталкивающе-пугающим. Это была вотчина проклятых политиканов, привыкших жонглировать высокими фразами и патетическими словами, тех, кто с лёгкостью фокусников выворачивают любую ситуацию шиворот-навыворот, белое выставляют чёрным, чёрное — белым, и им — Егор это твёрдо знал — верить нельзя. Но с другой стороны, если так говорит Олег…

Олег всегда был симпатичен Ковалькову. Что-что, а интриги и высокая политика были Мельникову так же чужды и отвратительны, как и самому Егору, и Егор Саныч уже был готов поверить и даже сорваться на эту чёртову АЭС, и даже — чего уж там — передать сообщение Савельеву, ещё раз взглянуть в развязно-весёлые зелёные глаза Литвинова (эти двое были повязаны политикой и в дружбе, и в ненависти), вот только… только был здесь в больнице у Егора один незакрытый гештальт. Мальчишка, за которого он отвечал, не перед кем-то — перед самим собой отвечал.

— Ну так как, Егор Саныч? — Мельников вскинул на Ковалькова потухшие усталые глаза. Вспышка, которую он позволил себе, уже прошла, и она словно высосала его изнутри, опустошила.

Егор отвёл взгляд.

— Извини, Олег. Всё, что ты говоришь, конечно, чудовищно, но… Если надо снова организовывать врачебное подполье, спасать пациентов — тут ты на меня можешь рассчитывать. Всё, что в моих силах сделаю. Но политика… Уволь меня от этого, Олег. Не хочу я, противно мне. Ты уж найди кого помоложе, чтобы в шпионов играть.

Потухшие глаза Мельникова на миг вспыхнули. Что там было — разочарование или даже лёгкое презрение к его трусости — этого Егор не уловил.

— Извини, — ещё раз повторил он, тихо, почти прошелестев сухими, потрескавшимися губами. И вслед за этим неловким извинением в ординаторской повисло молчание.

— Хорошо, Егор, я понимаю, — наконец ответил Олег. — Заставлять не буду.

Он кинул быстрый взгляд на часы.

— Ну что, к сыну-то твоему вести тебя? — буркнул Ковальков, пытаясь скрыть смущение. Он понимал, что подвёл Олега. Понимал, но согласиться на его предложение никак не мог.

— Что? — Мельников вынырнул из своих невесёлых мыслей. — А, к сыну… да. Хорошо, пойдём, Егор Саныч.

Он поднялся, небрежным жестом застегнул пуговицу на пиджаке и сделал знак Егору следовать за ним.

У входа в терапию их уже ждали: завотделением Петр Иванович Горячев, плотный лысый мужчина с крупным мясистым носом, и сама главврач, Маргарита Сергеевна, которой уже доложили о внезапном визите самого министра.

— Олег Станиславович, добрый день! — Маргарита Сергеевна первой шагнула к Мельникову и протянула крепкую, по-мужски широкую ладонь. — Вы к сыну? Или по делу?

Горячев, выглядывающий из-за спины главврача, только сдержанно кивнул.

Егор Саныч с горечью отметил, что всё теперь не так как раньше. Петр Иванович, которого сам Егор привык называть просто Петей, был одним из тех, кто работал в их врачебном подполье бок о бок с Мельниковым все четырнадцать лет. Скольких больных со своего участка, которым ещё можно было помочь, сам Егор направил Горячеву — не счесть, все люди с сомнительными диагнозами (это они, у себя в подполье называли так «сомнительные», хотя никакими сомнительными эти диагнозы вовсе не были) так или иначе проходили через терапию, через руки это невысокого, плотного мужчины, немолодого, с невзрачной внешностью, и только потом, по каналам, которые были известны только Горячеву и Мельникову, попадали либо в другие больницы — к «своим» врачам, либо к Анне, на пятьдесят четвёртый.