Книга Повесть о старых женщинах, страница 256 – Арнольд Беннет

Присутствующих удивило появление опоздавшего постояльца, расплывшегося толстяка средних лет, нос которого вызвал глухое раздражение у тех, кто убежден, что евреи и на людей-то не похожи. По его носу нельзя было с уверенностью опознать в нем ростовщика и мучителя Христова, но это был подозрительный нос. Пиджак болтался на опоздавшем, словно был с чужого плеча. Уверенными, быстрыми шагами постоялец подошел к столу, подчеркнуто раскланялся с несколькими знакомыми и уселся рядом с Пил-Суиннертоном. Служанка тут же подала ему суп, и он с улыбкой сказал: «Благодарю, Мари». То был, очевидно, здешний habitué^[51]. Его глаза за стеклами очков светились превосходством, которое неизбежно, когда знаешь прислугу по имени. В погоне за ужином он оказался в трудном положении, так как отстал больше, чем на два блюда, но, поднажав, догнал остальных и, добившись этого, вздохнул и вперил в Пил-Суиннертона неотвязный взгляд, призывающий к беседе.

— Да! — изрек он. — Последнее дело — опаздывать, сэр!

Пил-Суиннертон сдержанно кивнул.

— И себе беспокойство, и служанкам — они этого не любят!

— Полагаю, что не любят, — пробормотал Пил-Суиннертон.

— Я, впрочем, редко опаздываю, — сказал толстяк. — Хотя иногда случается. Дела! Беда в том, что у этих французских бизнесменов ни малейшего понятия о времени. Упаси господи с ними договариваться!

— Часто приезжаете сюда? — спросил Пил-Суиннертон.

Толстяк был ему беспричинно противен, может быть, потому, что заткнул салфетку за галстук, но Мэтью уже понял, что сосед — из тех решительных собеседников, за которыми всегда остается поле боя. К тому же толстяк, очевидно, не был простым туристом, что вызывало некоторое любопытство.

— Я тут живу, — ответил сосед. — Холостяку здесь очень удобно. Живу в этом пансионе уже который год. Моя контора под боком. Вам, может быть, знакомо мое имя — Льюис Мардон.

Пил-Суиннертон ответил не сразу, чем и обнаружил, что не слишком хорошо знает Париж.

— Я комиссионер по продаже домов, — быстро подсказал Льюис Мардон.

— Ах да! — кивнул Пил-Суиннертон, смутно припоминая, что видел эту фамилию на рекламных объявлениях у газетных киосков.

— Думаю, — продолжал мистер Мардон, — в Париже меня знают.

— Конечно, — кивнул Пил-Суиннертон.

На несколько минут беседа прервалась.

— Надолго сюда? — спросил мистер Мардон, видя, что Пил-Суиннертон — человек светский и богатый, и недоумевая, что он делает за этим столом.

— Не знаю, — ответил Пил-Суиннертон.

По мнению Мэтью это была оправданная ложь, необходимая как защита от назойливого любопытства мистера Мардона, — подобной назойливости и следовало ожидать от субъекта, который затыкает салфетку за галстук. Пил-Суиннертон отлично знал, сколько пробудет в Париже. Он уедет послезавтра — у него осталось всего пятьдесят франков. Сперва он прожигал жизнь в другом квартале Парижа и теперь переехал в пансион Френшема, где мог быть совершенно уверен, что потратит не больше двенадцати франков в день. У пансиона было доброе имя, и отсюда было рукой подать до музея «Галлиера», где Пил-Суиннертон делал кое-какие зарисовки, ради которых срочно прибыл в Париж и без которых не мог, не погубив свою репутацию, вернуться в Англию. Он мог сглупить, но умел и взяться за ум, и вряд ли, даже при самой серьезной необходимости, стал бы писать домой и просить денег, чтобы возместить то, что истратил на свои глупости.