Книга Убийство в Венеции, страница 12 – Ян Мортенсон

В промежутках между посетителями, среди которых в основном были ничего не приобретавшие туристы, у меня было время подумать о том, что рассказал Андерс фон Лаудерн. О том, как неповторимые художественные сокровища пропадали во время войны и разбойничьих набегов, с тем чтобы время от времени обнаруживаться и производить сенсацию. Пожалуй, мне следует быть повнимательнее на сельских торгах и на продаже старых наследств. Какая-нибудь небольшая грязноватая, написанная маслом картина, перевидавшая из своего угла в старинном дворянском доме несколько поколений хозяев, может принадлежать кисти Рафаэля. Когда во время Тридцатилетней войны упоенные победами шведы грабили церкви Европы, многое наверняка пропадало на пути к королевской сокровищнице. Кто знает, что было упрятано в лари и мешки всех тех повозок и обозов, что тащились через пустоши Северной Германии и глинистые равнины Польши к Балтийскому морю, к кораблям, ждавшим их для переправки в замки и поместья генералов и полковников-нуворишей, в Швецию времен барокко. Воевать шведы умели, с мечом в руке самоуверенно и дерзко они брали себе причитающееся. Победитель брал все, что желал, поверженный не ждал сострадания. Что могли таить в себе в долгих походах солдатские ранцы и капитанские сундучки? И что знали потомки и наследники о ценности чего-нибудь там, во все времена находившегося у голубой изразцовой печи в большой гостиной или в малой библиотеке, что окном в парк? Собственно, только в наши дни, при нашем поколении, всеобщие знание и просвещенце впервые распространились настолько, что произведения искусства такого рода не могут остаться неизвестными. Но даже если кого и осеняло, что рядом кроется нечто ценное и прекрасное, без помощи специалиста, оценивающего находку, было не обойтись.

Я не мог удержаться от размышлений о рубенсовской картине Андерса, о большом холсте, на котором Юдифь убивала Олоферна. Неужели в окрестностях Стокгольма кроется неизвестный подлинник Рубенса? А может, все это только фантазии Андерса или запутанный сон о ночных поездках с людьми в масках и о прекрасной женщине Боттичелли?

Мои раздумья были прерваны призывным сигналом — свистком кофейника. Одновременно зазвонил телефон. Одной рукой я снял с плитки алюминиевый кофейник, а другой — поднял трубку. Звонил Андерс.

— Забавно, — сказал я. — Типичная передача мыслей на расстоянии. Я как раз думал о тебе и твоей рубенсовской картине.

Он с легким смущением засмеялся.

— Я тоже об этом думал. Никак не могу разобраться. Но ты, пожалуй, прав. Это наверняка мне просто приснилось. Впрочем, я не из-за этого звоню. Хочу, чтобы ты отметил со мной одно событие.

— Ого. Ты стал директором Шведского музея?

— Не совсем, но почти. Я выкупил имение Банка.

— Быть этого не может.

— Да-да, и это прекрасное чувство. Ты ведь знаешь, что отец был вынужден оставить усадьбу. Он не вылезал из долгов. Да и какой из него был сельский хозяин? Он, как старый офицер, знал толк в лошадях и охоте, а земледелие было брошено на самотек; в наши дни, со всей этой окупаемостью, рентами и прочим, так не проходит.

— Я помню. Для всей вашей семьи переезд был трагедией.

Голос Андерса в трубке замолк.

— Я ждал этого момента двадцать лет, — тихо сказал он. — Снова вернуться, вернуться домой. Но теперь все в порядке. Все формальности позади, и через неделю у меня новоселье, если можно так выразиться в отношении въезда в дом XVIII века.