Книга О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта, страница 140 – Клиа Кофф

Если жизнь людей защищена от влияния пропаганды, тогда основные предпосылки для таких явлений, как массовые убийства, либо отсутствуют вовсе, либо, по крайней мере, не являются столь серьезной проблемой. Подтверждением тому – одна удивительная история, произошедшая в 1997 году в Руанде: боевики ворвались в школу и приказали ученикам разделиться на хуту и тутси. Дети отказались, заявив, что «здесь нет ни хуту, ни тутси: мы все – руандийцы». Боевики расстреляли почти всех детей. Этот инцидент шокирует, однако в нем скрыта и надежда: дети оказались способны на бóльшую мудрость и мужество, чем их родители. Убежденность этих детей в своей правоте, должно быть, была основана на ощущении того, что их близость друг к другу намного важнее принадлежности к какой-либо этнической группе. Важно помнить, что это случилось с постгеноцидными детьми, которые росли в условиях уже новой пропаганды о том, что же «на самом деле» произошло в 1994 году, а также преодолевали такие испытания, как страх или слепая жажда мести. Тем не менее эти дети нашли общий язык, они объединились, и мне кажется, это стало возможным в том числе потому, что их коммуникация была основана на знании правды – эти дети буквально видели геноцид – и понимании роли различных людей в этих событиях. Однако важно помнить: судебно-медицинское расследование вносит важный вклад в обнажение этой правды, поскольку ее полное раскрытие невозможно без исследования мертвых, чьи истории переводят на язык живых судебные антропологи. Не будь криминалистики, массовые захоронения безоружных гражданских можно было бы при небольших умениях выдать за братские могилы погибших в войне солдат.

Благодаря этому выступлению перед студентами я вспомнила разговор с Лесом Лайтом, старым другом нашей семьи. Я только-только вернулась из первой миссии в Руанде.

– Ты знаешь, что теперь это твоя мицва, – сказал Лес.

Его серьезный тон свидетельствовал о том, что он хочет передать мне какое-то наставление, но я не была точно уверена, что знаю смысл слова «мицва». Как я обнаружила, первоначальное значение слова «мицва», или «заповедь», включает в себя идею добродетельного поступка или обязанности нести добродетель. Лес говорил мне, что после того, что я пережила в Руанде, у меня теперь есть долг: делиться этим знанием. Как судебный антрополог я всегда понимала, что у меня есть долг перед мертвыми, что я должна помогать им рассказывать о том, что с ними произошло. Но я не осознавала, что за тем долгом последует другой.

Однажды я слышала, как кто-то сказал: «Правда не возвращает мертвых, но позволяет им быть услышанными». Работая с организацией «Врачи за права человека» и трибуналами ООН, я помогла голосам мертвых быть услышанными в зале суда и записанными в учебниках истории, и для меня это большая честь. Это было моим долгом, исполнение которого требовало отстраненности и дисциплины. Но моя мицва требует теперь, чтобы я говорила от своего лица – так, чтобы другие люди могли почувствовать, что происходило там во время всех этих событий. И я бы не выполнила этот свой долг, если бы просто показала студентам слайды и сказала: «Это то, что мы сделали» или «Это то, что я видела». Да, я попала туда, потому что я судебный антрополог, но именно потому, что я – человек, который это «делал» и «видел», – я чувствовала, думала, мечтала, плакала и принимала близко к сердцу все, что происходило.