Книга Хозяйка волшебного ателье, страница 4 – Мария Максонова

— Ничего, нужно по закону все делать. Пойти в суд, попросить рассрочку. На лечение тоже. Лишь бы твой сам согласился.

— А если нет? — она смотрела на меня со смесью надежды и ужаса.

— Тогда разводиться надо, — отрезала я.

— Но долги... долги же на меня повесят, я кредит на себя записала, ему уже не дают... — завыла Вера.

— Ой, ду-ура, — закрыла лицо руками. Впрочем, заставила себя быстро собраться. — Ладно, не важно. Долги — такое же совместно нажитое имущество, как все остальное, их также поделят. Половину выплачивать и мужика на горбу не содержать тебе всяко легче будет, чем за все платить целиком. А он пусть как хочет, если лечиться не будет. А будет — так, может, человеком станет, на работу устроится. Поняла?

— Поняла, — всхлипнула она и закивала, как болванчик.

— И смотри у меня, либо он лечится, либо вы разводитесь. Я помогу, связи есть, деньги найдем. А нет — так я тебя уволю, не посмотрю, что ты мастерица на все руки, мне репутация ателье дороже.

Через пару часов, когда все соседи уже насмотрелись на надпись, явился ленивый участковый, сперва отказывался, но потом все же принял заявление. Правда, сообщил, что это просто хулиганство, и преступников точно не найдут. На информацию о коллекторах не отреагировал, ничего не стал записывать, только хмыкнул и посоветовал долги вернуть и не возникать. Понятно, у этих гадов все схвачено. Не понимают даже, что, если я Верку за это уволю, она же им и долг не сможет выплачивать без работы.

После я кое-как попыталась отмыть надпись средством для снятия лака, с самой двери более-менее сошло, хотя следы все равно читались, а стену и вовсе придется перекрашивать. Еще и с владельцем здания неприятности будут. И перед клиентками неудобно, на вопросы приходилось улыбаться и пояснять, что это ошибка. Они, конечно, кивали, но видно, что по репутации ателье, которую я нарабатывала долгие годы, был нанесен сильный удар.

Засиделась я до позднего вечера, когда уже и сотрудники разошлись: секретарша Катенька убежала первая, рабочий мобильник у нее все равно в собой, потом ушла грузная Зинаида Павловна, оглядев рабочее место, оставленное в идеальном порядке, мрачным взглядом. После засобиралась дерганная и несчастная, как побитая собака, Вера, я дала ей три дня сроку, чтобы определилась, как дальше жить будет. Я же, закончив с обычными делами, заперла дверь ателье и занялась тем, что меня всегда успокаивало: шитьем.

Еще в школьные годы из-за проблем в семье я считалась неблагополучным ребенком. Мы не могли сдать ни на шторы, ни на учебники или рабочие тетради, я не ходила на платные экскурсии и в театры с другими детьми, не выкупала фотографии класса. На меня косились, но не травили, хороший был класс. Заношенная одежда, частенько рваная или нестиранная, растрепанные космы. Мать работала с утра до ночи, воевала с отцом и его пристрастием или прислуживала ему и его дружкам за столом, заперев меня в единственной комнате нашей квартиры. На меня у родителей не было особенно времени. Накормлена, одета — и ладно, у других и похуже бывает, если оба родителя пьют. А что в школе проблемы — ничего, как-нибудь доучишься.

Учителя тоже не особенно придирались, понимали ситуацию, но и они иногда вздыхали: «ты б хоть причесывалась иногда, мама за тобой совсем не смотрит?» Но и то, я же сама не хулиганила, уроки не срывала, другим не мешала, сидела в окно смотрела тихо, вот меня и не трогали особо, тянули четверки на тройку, из класса в класс. И только Клара Давидовна, наша трудовичка, неожиданно решила, что «девочкам обязательно нужно уметь шить». Даже таким, как я, никому не нужным. А что у меня ткани нет для того, чтобы скроить не то что юбку, даже фартук — так у нее дома были запасы еще с советских времен.