Онлайн книга «Именины сердца. Разговоры с русской литературой»
|
В этом смысле никакой «кремлевской штучкой» она не была — выжила бы в любой ситуации. — Ну, понятно. Давай к твоему детству вернемся на минутку. Чем занимался ты, увлечения были какие-то? — Да книжки в основном, книжки. Тихий, домашний мальчик. При управлении Совмина СССР была очень хорошая библиотека, там можно было фантастику найти… — А стихи когда начал читать? — Где-то класса с восьмого. Наверное, как у всех: Блок, Блок, Блок… Вот эти всякие стихи о Прекрасной даме. — Школу как закончил? Тройки, двойки? — Плохо учился, да. — И вот школа закончена. В аттестате тройки. И куда ты пошел? — Все было в моей семье на самом хорошем уровне: и жилье, и питание, и возможность отдохнуть; но вот чего не было, так это хоть какого-то блата при поступлении в вуз. Мать, конечно бы, воспользовалась, но ничего не было. Поэтому поступал сам. На геодезический. И поступил. Человек я был вполне девственный. Хоть отчество было и дворовое — многого не знал. И когда пришел в институт, долго не мог понять, что за люди меня окружают. С одной стороны, люди как люди, а с другой — как-то не очень похожи. Потом, наконец, выяснилось, что, кроме меня, москвичей в группе всего два человека. Другие ребята и девчата были из иных краев. — Это честь Советскому Союзу делает. — Да, да. Учиться поначалу было настолько легко, что я, по сути, и не делал ничего, а оказался круглым отличником. Курса до четвертого так дотянул, пока все вконец не устали от моего абсолютного безделия. После московской-то школы знал гораздо больше, чем мои однокурсники, — и разница была очевидной, но в результате ничегонеделания к четвертому-пятому курсу я на тройки спустился. Потом опять же портвейн, то-се. Но что поразительно: к тем шестнадцати годам я уже вполне себе пьющий был человек-то, а провинциальные ребята, по-своему многое повидавшие в жизни, пробовать пить начинали, только прибыв в Москву… — Ну а девушки? — Девушки были разные. Не скажу, что развратнее московских. А вот насчет ребят — меня это удивило. И по нашей группе, и по другим это было заметно. Москвичи-то как-то раньше — во всяком случае, портвейн — осваивали спиртное. — Друзья сохранились с тех пор? — И друг один есть с тех пор, но, во-первых, я там женился, скажем так, на одной девушке. — «Скажем так» женился или «скажем так» на девушке? — Скажем так, женился. И жили с 81 года… а развелись примерно в 91-м. А совместное хозяйство перестали вести примерно году к 87-му. — А жили где? — Разменяли трехкомнатную квартиру на Плющихе на две двухкомнатные. Жили в Тушино, любимом поэтом Евгением Лесиным, он через дом жил… Но тогда я его еще не знал. — Закончил институт и пошел работать геодезистом. — Да. — А где работал? — Наш институт — Проектный институт № 2 назывался — специализировался на Тюменской области, на районах, добывающих нефть и газ. В основном там болтались — Нефтеюганск, Нижневартовск… Командировки были туда от трех до шести месяцев. — А ты ездил один, без жены? — Один… А она фактически сразу залетела и вообще распределилась в другую контору. Да и вообще — чужую женщину там еще можно потерпеть, а свою — в ватных штанах, портяночки, валеночки, мат-перемат… — Ребенок тогда же родился. В каком году? — Та-ак… В 81-м! — Сын видел отца редко первые лет пять? — Редко. — Зато у отца были необыкновенные успехи трудовые? — Там были деньги. По тем временам я зарабатывал очень много. По пятьсот в месяц чистыми выходило — в начале восьмидесятых! Это были безумные деньги. — Как их тратил? — Честно говоря, жене сдавал. — А как же тратила их жена? — Мебель какую-то покупала… — «Мерседеса» у тебя не было первого в Москве? Нет, второго, после Высоцкого. — Можно было на машину скопить, но я этого в принципе не умел. Потому что нормальный советский человек того времени знал, что мало деньги заработать — надо как-то суметь их потратить. Куда-то бежать, с кем-то договариваться. Не мое. — И до сих пор не умеешь? Ты непрактический человек? — Да. О машине и мыслей не было никогда. В общем, отдавал жене, куда-то это все уходило. — А работа была серьезная? — Да-а… — То есть пользу Родине приносил? — Приносил. — А возникало у тебя чувство человека государственного, который приносит пользу своей земле? — Нет, ну бывали минуты подъема… Едешь на лыжах, с топором, по белому снегу, как-то бодренько все… Но, честно говоря, я уже в юности пристрастился голоса слушать… — То есть был потайной такой антисоветчик? — Ну. . . вполне. — И вот ты отработал последний год. И почему бросил? Надоело кататься? Или алкоголь? — Алкоголь, да. Много пили там. Я понял, что еще несколько лет — и ножки-то я протяну. — Уволился оттуда, вернулся в Москву и куда направился? — Разные были конторы. Около года работал… как же это называлось… Учебный комбинат главного управления торговли города Москвы. Ну, грубо говоря, что такое учебный комбинат? ПТУ, только для взрослых. Как было в советское время — человеку надо получить профессию, а в обычное ПТУ его уже никто не возьмет. И вот предприятие посылает его, ну не знаю, — на сварщика там, на шофера, на электрика. Я там толкался, сначала какие-то бумажки заполнял… — Должность как называлась? — Мастер производственного обучения. Много чем занимался… Электрику помогал проводки сворачивать. — В те годы началась поэзия Емелина или раньше? — Раньше, класса с восьмого, наверное. Что-то там под Блока, лазури, пурпуры, ту-ту, ту-ту, ту-ту-ту. В институте писал стихи антисоветские… — Не помнишь ничего из той поры? — А неинтересно это. Обычная юношеская лирика. «Идут большевики, а мы примкнем штыки. За святую Русь я на кресте распнусь…» — А как ты воспринял всю эту перестройку? — Я тогда был страшный энтузиаст. Ни одного митинга не пропускал. В 91-м году у Белого дома был. В 93-м году стоял у Моссовета, требовал оружия, чтобы идти расстреливать фашистов красно-коричневых… — А жил тогда один? — Да, была до этого женщина, но она что-то засобиралась и убыла в государство Израиль где-то в 92-м. — О как! Остановимся на секунду, тут интересно. Всеволод, а почему русские поэты так любят жить с еврейками? |