Онлайн книга «Черная обезьяна»
Чем дальше шел мальчик, тем больше замечал, что в городе никто не знал, как себя вести. Торговцы сначала закрыли лавки, а потом открыли. Хорошо продавалось вино, многие его пили прямо возле лавок. Кто-то покупал и спешно уносил, казалось, совсем не нужные сейчас вещи: платья и украшения. Возможно, их продавали дешевле, но куда горожане хотели пойти в этих платьях и зачем торговцам были нужны новые деньги? Может быть, они надеялись выторговать у малых людей свою жизнь? Женщины кричали, ругались и плакали. Мальчик отчего-то непрестанно икал, сглатывая кровь во рту и сплевывая крошево молочных зубов. Юный гончар свистел в свистульку, так и оставаясь на цепи: видимо, у его родителей не было никакой причины его отпускать. Проходя мимо виноградников, мальчик увидел безумного сына лекаря — он бродил там и ел ягоды. Сторожа куда-то разбежались. Из виноградника выбежал грязный и мокрый мул, волоча одну оглоблю, огляделся и опять ушел в заросли. Через мост мальчик перешел вослед за повозкой с тяжело раненными — лекарь работал на другом, пологом и чистом берегу, возле воды, под навесом, но многие изуродованные и окровавленные лежали просто на земле. Только безухий, прибежавший вперед мальчика горожанин сидел, обмотанный ветошью и время от времени дергался из стороны в сторону, словно кто-то ему отвратно пел в самое ухо, а он стремился не слышать этого. На тех, кого подносили к лекарю, резали и рвали одежду. А дальше лекарь решал, извлекать стрелу или нет, прижигать огнем или обмывать водой, поить травами или не давать воды. Возле раненых суетились и плакали женщины. В новом городе было куда тише, и, когда смолкли нудные обиды раненых, показалось, что ничего не происходит вовсе. Разве что женщины у своих домов хватали за рукава всякого идущего из старого города и расспрашивали, не видел ли кто их мужей и не пришли ли вослед за малыми людьми огромные люди. И только над тюрьмою раздавался странный гул. Навстречу мальчику попался служка с навозным ртом. Он был напуган и радостен одновременно. — Иди-иди, — сказал он, узнав мальчика. Возле тюрьмы почти никого не было из охраны, а у клеток сидел только один солдат. Мальчик подошел ближе и увидел, что он пересчитывает и сразу прячет за пазуху монеты. Поодаль от него полулежали несколько мужчин с пустыми, будто опавшими лицами и пили вино. Они были так пьяны, что уже не умели разговаривать. Клетки, где сидели мужчины, скрипели и чуть шатались — потому что рабы непрестанно двигались, хватались за прутья, а кто-то даже танцевал. Иные пели, и многие на разных языках, иные молились, тоже на разных языках, иные чесались, но никто не спал. Мальчику показалось, что их тоже угостили вином. У женской клетки мальчик увидел знакомую спину. Спина мелко дрожала, словно человек хотел разорвать прутья и пролезть внутрь клетки. Просто он лез не боком, как следовало бы, а всем телом, и в первую очередь бедрами, которыми непрестанно и по-собачьи двигал. Женщины в клетке, напротив, сидели спокойно: одна из них расчесывала волосы, другая грызла ногти, третья вытирала в паху грязной ветошью, а еще несколько, не шевелясь, смотрели в сторону старого города. Только белая женщина стояла, прижимаясь задом к прутьям клетки, голые ее груди болтались, как вымя у коровы, когда она бежит. Ее придерживал за живот человек с дрожащей спиной. Мальчик узнал слабые руки и сутулую спину своего отца и сразу прошел мимо, мимо — дальше, дальше, в сторону рынка. На рынке готовили в огромных бадьях еду — наверное, это была еда для тех, кто стоял на крепостных стенах. В мясных рядах мальчику вдруг показалось, что он снова среди раненых и сейчас увидит лекаря, — так много растерзанного тела было вокруг… но увидел мясника, который поднимал свой топор и смотрел на лезвие, о чем-то раздумывая. Наконец, засунув топор за пояс, мясник быстро пошел прочь. С прилавка он прихватил кусок телячьей печенки и бросил его собакам возле входа. Собаки кинулись рвать печень, а в мясные ряды со всех сторон сразу полезли нищие. Они хватали и засовывали мясо за шиворот: почки к почкам, сердце к сердцу, ребра к ребрам. Мальчик не взял мяса и побежал к дому. На улицах уже темнело. — От кого бежишь? — спрашивали его иногда, но он никому не отвечал. Где-то кричал слон, и во многих местах, ошалев, голосили петухи. Слон, казалось мальчику, кричит так, словно тоже превращается в огромного и глупого, покрытого старым мясом петуха. Убегая от криков, мальчик вдруг нагнал неведомо куда бредущую мать. Ее лицо изменилось, будто она потеряла свой дом, свой язык и свое прошлое. Он хотел окликнуть ее, но раздумал и, развернувшись, быстро побежал назад. Солнце уходило за крепостную стену, и он стремился к нему. В сторону крепостных стен тянулись повозки с дымящейся едой. От голода идти позади повозок было невыносимо, и мальчик обежал их. И чем ближе был он к стенам, тем больше пугался, что почти не слышит ора, и ругани, и свиста стрел, и звона железа. Возле крепостной стены разрубали бревна пополам для провалившихся половых плах на верхнем ярусе. Мастеровые чинили деревянные ступени. Мальчик попытался миновать их. — Куда? — спросили мальчика недовольно. — Там мой отец, — соврал он. Его знакомый солдат сидел и гладил свою хромую ногу. Вокруг всё было сыро от крови, и мальчик не решился сесть и лишь попытался стоять так, чтоб в него не угодила пущенная с лугов стрела. Откуда-то, кажется, из глубин рва, раздавалось неотвязное детское нытье. — Они ушли? — спросил мальчик. — Нет, — засмеялся солдат. — Им просто стало темно умирать. — А кто там шумит? — спросил мальчик, указывая рукой. — Это пытаются поджечь навес, под которым недоростки долбят мотыгами свою нору в город. — И не могут поджечь? — спросил мальчик, трогая потрескавшиеся губы языком. — Могут, — будто радовался каждому своему ответу солдат. — И уже поджигали. Но недоростки оттащили навес, потушили его, уложили крышу своими мертвыми и вновь придвинули этот пирог к самой стене. — Мертвые не горят? — Горят, — улыбался солдат. — Но недоростки показывают, что им не жалко даже своих мертвых. Солдату принесли еды в котелке, и он стал жрать, не обращая внимания на мальчика. С недоеденным куском во рту, глядя куда-то в сторону, он вдруг сказал: — Они не умеют воевать, не умеют брать стены, ничего они не могут… Но у них нет страха, никакого… Мальчик прислушивался к мычанью и блеянью убойного скота и видел несколько костров в стане малых людей. Они тоже готовили себе пищу. |