Онлайн книга «Черная обезьяна»
Вослед стаду в проем стены уже бежали толпы ликующих недоростков. Стоявшие на крепостной стене хотели было обороняться не сходя вниз — это оставляло им больше возможностей выжить. Но с ними никто и не собирался драться. Недоростки сразу бросились в сторону города, убивая всех, кто попадался им навстречу. Была надежда, что их остановят на мосту и недоросткам придется перебираться через воду вплавь. Тогда их можно было б ловить, как рыбу на острогу. Но здесь мальчик увидел, как по крепостной стене бежит запыхавшийся и ошалевший вестник. — Недоростки на вельможьих дворах! — прокричал он. — Они вылезли из сточных труб, все в нечистотах, вырезали вельможных жен и слуг! Будто судорога прошла по крепостным стенам — все разом потеряли присутствие духа. Оставшиеся в живых гарнизонные солдаты и вооруженные горожане бросились со стен вниз, хотя что им было делать в городе? Мальчик побежал за ними, стараясь не быть раздавленным. Внизу, вдруг вспомнив о своем знакомом солдате, он обернулся. Солдат, оставшись на стене один, сделал, тяжело хромая, несколько шагов вниз, но раздумал — куда ему бежать с такой ногою? — и ковыляя вернулся к бойницам. Стоял там и смотрел на луга. По опустевшим крепостным стенам бежали недоростки. Теперь они уже без страха взбирались вверх по своим лестницам и вползали в город со всех сторон. Солдат глянул налево и направо. Потом, повернув кинжал к себе острием и уперев его в стену, мягким движением насадил свою голову на сталь. Над грудной клеткой и под шеей есть ямка, где лезвию самое место. Мальчик зажмурился оттого, что самый воздух вокруг него превратился в вихрь, клокоча. На последнем бешеном витке вихрь должен был превратить мальчика в липкий прах. Раскрыв через мгновение глаза, мальчик увидел под ногами меч и чей-то залитый кровью и замазанный мозгом венок. Не понимая, что он делает, мальчик надел венок, взял в руку меч и поднялся. Вихрь вдруг прянул в сторону и понесся по узкой улочке в сторону моста и виноградников за мостом, где безумный сын лекаря всё еще не наелся ягод, в то время как сам лекарь, сидевший на берегу, плевал себе в ладонь и, рассматривая слюну, думал: „…крови нет, крови нет, а теперь есть, но немного, что-то это значит, но вот что, никак не могу вспомнить…“ От тлеющего хвороста на бычьих головах в городе загорелась сначала одна, потом другая постройка. Мальчик побежал, то смешиваясь с толпой недоростков, то отставая от них. По дороге он встретил мясника со взрезанным животом, полным разнообразного и густого мяса, шепелявого солдата с раскрытым горлом, из которого, казалось, так и раздавался свист и шепот, и многих иных горожан, живые лица которых видел раньше. Иногда мальчик ненадолго останавливался возле начинающихся пожаров. Он отчего-то надеялся, что тот несчастный, прикованный отцом к гончарному кругу, будет отпущен малыми людьми, но нет — юный гончар сидел на своем месте с коротким копьем в груди, и сам был красивый, теплый и плавно отекающий, как свежий горшок. Тогда мальчик подумал, что недоростки, наверное, отпустят рабов, и в том числе белую женщину, на которую растратил свою последнюю совесть отец. Кто знает, может, отцы и матери недоростков были среди городских рабов и они пришли затем, чтобы освободить их. Не чувствуя своего опаленного лица и сгоревших бровей, в толпе недоростков, бежавших молча и сосредоточенно, мальчик поспешил мимо амбаров, пекарен и давилен к тюрьме. На пыльной площадке меж клеток лежал задумавшийся о дымном солнце солдат, вокруг которого рассыпались деньги, которые никто не подобрал. В мужских клетках лежали мертвые рабы, а в женских — мертвые рабыни. В каждом из мертвых торчало по стреле, а у белой рабыни была стрела во рту и копье в животе. Откуда-то раздавался слоновий вопль. Возле одной из клеток недвижно стоял бык с прогоревшим пеплом на почерневшем лбу. Мальчик потрогал прутья клеток левой рукой и пошел на рынок. В мясных лавках на крючьях висели туши, а на полу лежали неживые люди. И было неясно, кто кого здесь будет доедать в итоге. Там, где торговали ягодами и плодами, мальчик взял сливу и долго грел ее в ладони, а потом выронил. Свою улицу мальчик едва узнал — там все было в дыму, в крови и в грязи, а некоторые дома уже догорали. Мертвых он давно уже не пугался и просто перешагивал через них. Во дворе родного дома сидел, словно потерявшийся, пес и, завидев мальчика, оскалился, даже не рыча, а исходя ненавистью к нему, пришедшему с венком на голове и окровавленными до колен ногами. — Ты что, тварь, это же я! — сказал мальчик со злобой и замахнулся мечом. Зверь, даже не взвизгнув, а вскрикнув, кинулся прочь. У порога лежала мать. Мальчик сел рядом и взял ее руку. Рука матери больше не пахла арбузом, а пахла камнем и пылью. Он заглянул в дом и крикнул живых. Дом ответил ему пустотой. Мальчик собрался уходить, но увидел блеснувший браслет сестры на полу, а потом и отсеченную по локоть девичью руку. Остальную сестру он искать не стал — она никуда не ходила без своих браслетов. И на этот раз, наверняка, не ушла далеко. Мальчик побежал в сторону вельможных дворов. Во дворе уже отпылавшего дома, где жил тюремный служка с навозным ртом, большая свинья объедала чей-то сгоревший труп. „Держали свинью, чтоб ее съесть, а съела она“, — подумал мальчик. Растирая гарь и грязь по лицу, мальчик нагнулся и поднял оброненный кем-то еще не догоревший факел. Наступал вечер, и повсюду было липко и душно. На вельможных дворах были разбросаны украшения и чеканные тарелки, шелка и дорогие одеяния — всё это, кажется, вынесли из зданий лишь затем, чтоб разбросать. Мимо мальчика прошел павлин с таким видом, словно его ничего не могло удивить и он давно ожидал большого непорядка. Мальчик знал то здание, где неприметная дверь вела в подземную комнату, хранившую чиновничьи бумаги и разные рукописи. По этому зданию в поисках еще живых горожан, едва заметные в окнах, бродили недоростки, даже не глянувшие на мальчика. Возле нужных ему дверей никого не было, и мальчик с трудом отворил их. Факел осветил человека, сидевшего возле самого входа; впрочем, куда ему было идти: комната оказалась совсем невелика. Человек вжимал голову в колени, а руки держал на темени. Минуту ожидая удара, но, так и не дождавшись его, он поднял голову. Лицо его кривилось, глаза протекали, и губы шептали невнятное. |