Онлайн книга «Портрет Алтовити»
Вместо этого он сказал: – Я рад буду помочь вам, миссис Мин. – Не смогу сразу объяснить вам… – вздохнула она. – Бывает, что человек живет-живет, с ним что-то происходит, и, наконец, он чувствует, что больше не может. И тогда наступает время, – она сильно покраснела, – когда тебе все мешает. Лицо, тело… Не говоря уж о душе. – К сожалению, я не сторонник… Бездны подсознания, психоанализ… Я не уверен, что… – Вы, конечно, не заинтересованы в пациентах, – перебила она и засмеялась, – но чтобы уж так отпугивать! – Я разве вас отпугиваю? – Вы думаете, что я сумасшедшая, – полувопросительно сказала она. Доктор Груберт отрицательно замотал головой. – Думаете. – Она встала. – А мне просто хотелось прийти к вам и поговорить. Вот я пришла. Он чувствовал, что не хочет ее отпускать. – Подождите, – сказал он. – Куда вы торопитесь… Она наклонила голову. Выражение привычной затравленности, ненужное, неуместное на таком красивом лице, опять удивило его. – Может быть, мы пообедаем сегодня вместе? – предложил доктор Груберт. * * * Дождь заливал вечерний Нью-Йорк, смывая остатки вчерашнего снега. Потоки черной воды неслись по улицам. Люди под зонтами возбужденно ловили такси, стоя по щиколотку в переливающихся лужах. Пока он шел до стоянки, ноги успели как следует промокнуть. Машины передвигались медленно, скользили над мостовыми, в небе сверкали молнии. У доктора Груберта сильно стучало сердце. – Не хочется, – сказала Ева Мин, когда, освободившись от мокрых пальто, они усаживались за столик, – чтобы вы приняли меня за одну из своих многочисленных идиоток. Не обижайтесь, я про ваших пациенток говорю. – Идиоток, конечно, много, – доктор Груберт приподнялся, чтобы повесить ее пальто на вешалку. – Я хотела бы с вами поговорить, – вдруг сказала она. – Посоветоваться, может быть. – Почему именно со мной? – Потому что. Точно так же отвечал иногда Майкл, когда был маленьким. – Я знала, кто вы такой и чем занимаетесь. – У нее забегали глаза. – Простите меня за вранье. Месяц назад я попала на вашу лекцию в Принстоне. Совершенно случайно. Ушла под впечатлением. Бред. Неужели – если она сидела на лекции – он мог ее не заметить? – Что же вас так потрясло в пересадке кожи? – усмехнулся доктор Груберт. – Ничего. Но меня заинтересовали некоторые наблюдения о связи внешности с психикой. Запах жасмина, словно осмысленное, капризное существо, вырвался из лоснящейся черноты ее волос и изо всех сил вцепился в него. – Вы можете мне даже не отвечать, – сказала она. – То, что я хочу поговорить с вами, вас ведь ни к чему не обязывает. Подошла официантка, высокая и полная, с ярко-золотистыми веками, в розовом, с черными разводами, кимоно. – Заказывайте, Ева, – вздохнул доктор Груберт. Заказали. Официантка исчезла и через минуту вернулась с чаем и графинчиком сакэ. – За вас, – сказал доктор Груберт. – За нас, – поправила она. – Будете меня слушать? – Похоже, что ничего другого, – пошутил он, – мне и не остается. Она не ответила на его улыбку. – Мои родители, – сказала она, – прожили бок о бок сорок шесть лет. Мама была тяжелым человеком. Тяжелым и своевольным. Умирая, пожелала, чтобы из похоронного бюро доставили список услуг. Сама выбрала себе гроб и вычеркнула из списка подголовную подушечку. – Что? – оторопел доктор Груберт. – Кого вычеркнула? – Подушечку. Кладут покойнику под голову. Восемнадцать долларов. Дело не в скупости, дело в принципе. А отец был тихим человеком, очень тихим. Врачом из Харбина. Семья моей матери – я вам, кажется, это уже сказала – попала в Китай после революции. В юности мама болела туберкулезом, и мой отец ее вылечил. Она предложила ему жениться на ней в качестве благодарности. Отец ее очень любил. А она его всю жизнь терпела. Тут, я, конечно, немножко комкаю. – Глаза у нее опять забегали. – Но сейчас это и неважно. Когда отец умер, мама не похоронила его, а поставила урну с прахом в своей спальне. – Урну? В спальне? Зачем? – Трудно ответить. Может быть, привыкла к нему за сорок шесть лет настолько, что просто не смогла расстаться, не знаю. Может быть, чувствовала себя виноватой перед ним, были и на это свои причины. Он ей рабски служил. – Жутковато, – пробормотал доктор Груберт, – ничего нет беспросветнее, чем подноготная обыкновенной семьи. Я сам прошел через развод. – А, – прошептала она, – я не знала. Разговор становился сложным, и доктор Груберт не был уверен, нужен ли ему такой разговор с совершенно чужой, хотя и очень красивой, женщиной. – Я похожа на отца, – продолжала она, – а сестра моя Зоя, старше на четыре года, была вылитой матерью, только еще красивей. Такой красивой – проходу не давали. У нас вообще был очень странный дом. Мы с отцом и сестрой вели себя тихо-тихо, а мать нами распоряжалась. У вас есть дети? – Сын, – громко сглотнув, ответил он. – Майкл. Ему двадцать два года. – Чем он занимается? – Он болен. Сейчас он в клинике душевных заболеваний. В Филадельфии. – Простите, – прошептала она, и ему стало неприятно, что она просит прощения, словно они говорят об умершем. – А чем занимается ваша сестра? – спросил он, чтобы перевести разговор. – Моя сестра? – вздрогнула она. – Ее нет в живых, она погибла. – Погибла? Каким образом? – Она погибла, – повторила Ева. – Это случилось из-за меня. Доктор Груберт слегка отшатнулся. – Мне было шестнадцать, – не давая ему опомниться, заговорила она, – и у моей сестры появился жених. Звали его Иван Щербатов. Тоже из русской семьи, родился в Париже. Я влюбилась в него так, что заболела. Заболела по-настоящему. Есть перестала. Спать. Рвота от каждого куска. Если он подходил близко ко мне, я чуть в обморок не падала. Все замечали, кроме него. Он вообще ничего, кроме Зои, не видел. Так продолжалось примерно два-три месяца. Однажды я застала их в гостиной. Родителей в городе не было. Я увидела их спящих на диване. Спали они так крепко, что не проснулись даже тогда, когда я приоткрыла дверь. И я этого не вынесла. Просто не вынесла – и все! Побежала к себе наверх. Не знаю, что я собиралась сделать. Скорее всего, конечно, ничего. Но что-то со мной происходило, ад какой-то. Подошла к зеркалу. Серая, страшная, как скелет. А они там, внизу, спят, обнявшись. И я вдруг сказала… Жуткую вещь я тогда сказала… |