Онлайн книга «Портрет Алтовити»
|
– Летчик. А вам почему не сиделось в Америке, где у вас сын? Вы зачем вернулись? – Так вот и я за тем же самым! Я же говорю, что мы с вами нашли друг друга! Но мне, идиоту, жить не на что, я все, что мог, пропил! Так что старость меня ждет, если Динка бросит, – ух! У нас ведь тут не дай Бог заболеть да состариться! Фуд стэмпов, как там у вас, не получишь! Про больницу и не заикаюсь! Туда попасть – живым не выйдешь! Одна надежда: похороню Наталью Андреевну – дай ей Бог здоровья! – и начну пропивать генеральские хоромы! Они вдруг почувствовали, что говорить больше не о чем. И так слишком много сказано. Он торопливо напялил куртку. – Жду ее не сегодня завтра, – пробормотал он, – ангела моего. Обещала по телефону, что не сегодня завтра, а там – кто ее знает. Пойду Николая Васильевича проведаю, а то старик обидится. Скажет: нос слишком длинный приделал, у меня не такой был, утрируешь… Над гением, негодяй, измываешься… После ухода Арсения она долго мыла посуду – хотя мыть было особенно нечего, потом вытерла пыль, сварила суп… Саша спал. Здоров ли он? Что так заспался? Она наклонилась над кроватью, губами – как это делала ее мать – пощупала лоб. Холодный. Как он крепко, как сладко он спит! Нужно позвонить Груберту. Она опять вспомнила про занятые у него четыре тысячи долларов. Господи, стыд! Все ее поведение было стыдным: визит в клинику, нелепый, наскоро придуманный предлог, потом этот вечер, с грозой и снегом, когда она зачем-то рассказала ему о Зоиной смерти! И как рассказала! Как на сцене! Словно это действительно так уж мучает ее, словно это действительно что-то, о чем она не может забыть! Ложь. «Но что, – спросила она себя, – что было делать? Как было подступиться к нему?» Нельзя ведь начинать с постели! А если бы не ее откровенность, не этот разговор в ресторане, он и не вспомнил бы о ней на следующий день. Подумаешь, близость. Мало ли случайных связей у этих разведенных невротиков! Арсений сказал сегодня… Что-то такое он сказал. Что они спекулируют на своих несчастьях. * * * …Спокойный, приветливый голос доктора Груберта на автоответчике попросил ее оставить краткое сообщение. Она положила трубку и тут же позвонила на мобильный. – Алло, – сказал он. – Саймон! – закричала она (было плохо слышно). – Это я, Ева! – Ева? – равнодушно переспросил он. Все оборвалось внутри. Он был чужим, звучал как чужой. Она его придумала. Стыд, нелепость. – Саймон, простите меня. Я просто не могла… – Завтра похороны, и мне неудобно сейчас… Я тут с сыном… – Чьи похороны?! – У нас, – сказал он, – погибла девочка, с которой мой сын… Я вам, кажется, говорил о ней или, может быть, не говорил… Я не в состоянии сейчас, меня только вчера выписали из больницы. – Из больницы? – Небольшая операция. Извините меня, Ева. Я с вами прощаюсь. Раздались гудки. * * * Отпевание состоялось пятого января в десять часов утра в церкви Святой Марии. Линда сообщила, что, до того как начнется служба, близкие смогут попрощаться с Николь. Гроб будет ненадолго открыт. Не больше чем на двадцать минут. Доктору Груберту все время хотелось взять Майкла под руку, хотя Майкл – после того ужасного, дергающегося, взъерошенного, каким он был, когда полицейский привел его в клинику, – вдруг резко изменился. Доктор Груберт не мог ничего понять. Сын стал почти спокойным. Разговаривали они совсем мало. Ничего не обсуждали. Ночевали в гостинице на Бикон-стрит. Они с Майклом – в огромном номере люкс на шестом этаже, а приехавшая из Нью-Йорка Айрис – на восьмом. Вечером накануне похорон Майкл отказался идти ужинать, сказал, что у него разболелась голова, и лег спать. Доктор Груберт видел, что он лежит с открытыми, блестевшими в полутьме глазами, смотрит в одну точку. Айрис – в черном обтягивающем свитере с большими серебряными манжетами – ждала внизу, в ресторане. Волосы гладко подобраны, лицо заплакано. – Что тебе заказать? – Все равно, что, – тихо ответила Айрис. – Салат какой-нибудь. Кусок в горло не лезет. – У меня тоже. Сколько вы не виделись? Три месяца? – Три с половиной. Ты не знаешь, между ними что-нибудь было? – Не знаю. Он попросил меня позвонить МакКэроту. – Как ты себя чувствуешь, Саймон? Тебя не рано выписали? – Нет, все в порядке. Они же не держат больше недели, если нет осложнений. Официантка принесла два салата. – Мы так хорошо встретились с ним, – дрожащими губами сказала Айрис. – Он вроде и не сердится на меня. Мы так хорошо поговорили. – О чем? – Да просто так, ни о чем. – Слезы медленно поползли по ее щекам. Она провела по лицу сверкающим манжетом. – Я спросила, почему он так похудел. Потом спросила, где все его носильные вещи. – Ты плачешь? Не плачь. – Я его люблю до смерти, – вдруг сказала Айрис. – Никого на свете я не люблю так. – Не вижу в этом большого подвига, – не удержался доктор Груберт. – Он же тебе сын все-таки! – Да, – всхлипнула Айрис. – И никто мне не нужен, кроме него. «Лжешь, – подумал доктор Груберт, – не бегала бы к Домокосу, если б так…» – Ты видел Линду? – спросила Айрис. – Она у сестры. Дом опечатан. Мы с Майклом были там утром. – Как она? – На наркотиках. Возбужденная, все время говорит. – Она хоть помнит, как это произошло? – Ну, по ее версии, Роджерс приехал к ней. Он, как она объясняет, убедил ее в том, что Николь гибнет. Что она неотлучно следует за нашим сыном, который… Который нездоров, скажем так. Жить им не на что, ну, и так далее. То есть Николь нужно спасать. Никто, кроме него, этого не сделает. Но она от него прячется. Значит, нужно заполучить ее хотя бы обманом, с помощью матери. Если она узнает, что с матерью что-то случилось, она, разумеется, оторвется от Майкла и примчится в Бостон. А дальше все будет хорошо. Главное – оторваться. Тем более что Николь ждет от него ребенка. От Роджерса то есть. Линда говорит, что именно это на нее больше всего и подействовало. – Это правда? Она была беременна? – Нет. – Господи! – простонала Айрис. – Господи, какой ужас! Где сейчас Роджерс? – В тюремной больнице. Острое помешательство. – Это что, точно? – Что тут может быть точного? Вряд ли можно убить человека, будучи в здравом рассудке. |