Книга Призрак в кривом зеркале, страница 70 – Елена Михалкова

– Почему бы тебе не остаться еще на неделю, как и планировалось? – спросила она, не дождавшись ответа. Солнце, опускавшееся за холм, превращало ее русые волосы в светящиеся паутинки. Ксеня подошла к Макару, присела на корточки, огорченно взглянула на него снизу вверх огромными глазищами, и он с трудом удержался, чтобы не поцеловать ее – такую солнечную, легкую, тянущуюся к нему. «Не нужно никого обманывать и давать лишних надежд», – зло сказал себе Илюшин.

– Послушай, – сказал он, стараясь обойтись с ней бережно, насколько это было возможно в данной ситуации, – для нас обоих будет лучше, если я уеду, и мы с тобой это понимаем.

– Мне не будет лучше. Я тебя люблю и не хочу, чтобы ты сейчас уезжал.

– Что?

Не ожидавший подобных признаний, Макар опешил.

– Я тебя люблю, – повторила она, улыбнувшись, и пожала плечами. – Что здесь такого?

Ощущая себя водевильным мерзавцем, соблазнившим провинциальную девушку, Илюшин выругал себя за то, что вообще с ней связался и теперь ему предстоит сцена объяснения на балконе – в его случае на веранде.

– Ксеня, – начал он, чувствуя, как сводит скулы от нестерпимой банальности, которую он собирался изречь, – ты замечательная…

Ксеня вскочила, расхохоталась, и он вынужден был замолчать.

– У-у-у! Чем же вас приложило-то так, Макар Андреевич? – сочувственно спросила она. – Неудачная семейная жизнь и травмирующий развод? Но по вам не скажешь, что развод способен выбить вас из седла на долгое время. Бросившая вас ради другого принца прекрасная девушка тоже отпадает – на дурака вы не похожи, скорее на слишком умного. Чем же вас так перекорежило, а?

– Ксения Ильинична, поймите… – начал Макар, пытаясь попасть в тон ее насмешливо-сочувственной интонации и с изумлением убеждаясь, что у него ничего не получается.

Но Ксения Ильинична его перебила:

– А я все понимаю. Я даже заранее могу сказать, что вы хотите мне сообщить.

Она взъерошила волосы, точно скопировав илюшинский жест, и произнесла сдержанным голосом, пародируя его манеру:

– «Дорогая Ксеня, ты замечательная, просто удивительная! Но, увы, нам не суждено быть вместе! Прости и пойми».

– Что-то в этом роде, да… – пробормотал Илюшин, чувствуя себя дураком.

– Скажите, Макар Андреевич, – она наклонила голову, с любопытством его разглядывая, – вы так и будете сидеть в панцире? Так и будете бежать от любых отношений, которые, не дай бог, заденут ваше невероятно чувствительное сердце? А? Так и собираетесь притворяться перед самим собой, что никого не любите?

Теперь она не ерничала.

– Мне так легче, – сказал наконец Макар и поглядел ей прямо в глаза. – Так можно жить.

Она подумала, понимающе кивнула.

– Принимается.

Отошла к перилам, постояла в задумчивости, наблюдая за ласточкой, затем обернулась к молчавшему Макару.

– Принимается, – повторила она. – С одним дополнением. Я не собираюсь никого переубеждать, но у меня на вас есть свои планы. И если вы решили, Макар Андреевич, что сможете заставить меня вас прогнать, то тут вы ошиблись. Прогонять вас в ближайшее время я никуда не собираюсь.

– Ближайшее – это сколько? – полюбопытствовал Илюшин.

Ксеня вытянула губы трубочкой, принялась загибать пальцы.

– Ближайшее время – это десять лет. Ну, плюс-минус два года.

Он рассмеялся, встал и подошел к ней, радуясь, что она так мило свела все к шутке.

– Извини, – в голосе его звучало искреннее сожаление. – Больше чем на пять не могу согласиться.

Когда он оставил за спиной ее дом, длинные тени от травы падали на дорогу. С остановки возвращались люди, и в садах района со смешным названием Лежебяки лаяли псы, встречая хозяев. Илюшин достал телефон, набрал номер Бабкина.

– Серега, я возвращаюсь завтра утром, – сообщил он. – Все истории – при встрече.

– Билет уже купил?

– Еще нет. Сейчас поеду на вокзал.

Однако сел Макар на автобус, идущий не в центр, а на окраину – в сторону того района, где стоял дом Шестаковых.

Ему хотелось кое с кем попрощаться.

* * *

– Значит, говоришь, Эдик пытался сбежать, – пробурчал Яков Матвеевич.

Илюшин кивнул, поправил сумку на плече.

– Дьяволово отродье! А ты, значит, ушел…

Макар снова кивнул, переступил с ноги на ногу. Внизу завозились и заворчали, и он страдальчески закатил глаза – Афанасьев уже двадцать минут мучил его одними и теми же вопросами, а собака таскалась за ним по пятам и упорно ложилась отвислым пузом на кроссовки Макара.

– А ты тут голос не подавай! – прикрикнул на собаку Афанасьев. – Ишь, взяла волю…

Он присел на корточки, и Макар тоже вынужден был сесть. Старик почесал собаку за ухом, и та с готовностью перевалилась на спину, демонстрируя живот, задышала, умильно поглядывая на хозяина, вывалила язык на сторону.

– Похудела, пока шлялась. И жарко ей. Может, конуру в теньке поставить… – размышлял Афанасьев, гладя ей пузо.

– Как вы ее назвали, Яков Матвеевич?

– Дурой, вот как! Чего смеешься? Кто же она, как не дура, если ее пацанята на веревку привязали возле своего дома, а она даже убежать не смогла! Хорошо хоть, я ее разыскал – а не то так бы и сидела на веревке, одуванчики сторожила.

Он поднялся, кряхтя, указал на сумку.

– Поехал ты, что ли?

– Угу. Пора возвращаться.

– Ну… Хорошей дороги тебе.

По лицу Афанасьева Илюшин видел, что старику хочется что-то сказать, но он колеблется, пытается – и не может подобрать слова.

– И вам спасибо, Яков Матвеевич, – искренне сказал Макар, отвечая на невысказанное им. – Берегите себя.

Он закинул сумку на плечо, пожал протянутую морщинистую руку и пошел к калитке. В голове его вертелась мысль о том, что он хотел что-то спросить у старика, что-то несерьезное – совершеннейшую мелочь, которая не имела никакого значения, а лишь должна была удовлетворить его любопытство… Что-то совсем несущественное…

Мелочь не вспоминалась.

«Ну и черт с тобой», – сказал мелочи Илюшин и перестал об этом думать. В конце концов, это действительно было что-то незначащее.

Он дошел до поворота к остановке, бросил взгляд на куст светло-синей, почти небесного цвета сирени, ветки которой перевешивались через палисадник. Земля под ними была усыпана опавшими цветами.

«Какая-то мелочь…»

Неподалеку от остановки на площадке, обсаженной кустами, двое мальчишек раскачивались на качелях, соревнуясь, кто выше взлетит. Две женщины с сумками разговаривали возле горки, поглядывая на них.