
Онлайн книга «Стократ»
![]() * * * – «Мой учитель умер, отведав послание. Почему он умер?» – «Низость предваряет доблесть». Вот так, просто, коротко, бессмысленно, сколько ни пробуй: «Сперва низость, потом доблесть». «Низость как условие доблести». И что это может значить, сучок вам в пасть?! – «Моего учителя нельзя оживить», – сообщил он осторожно. И получил ответ: – «Те, кто его отравил, мертвы тоже». Невесело. Но, по крайней мере, нельзя ошибиться с прочтением. – «Вы грозили отравить нашу воду. Зачем?» – «Они грозили. Воля бунтовщиков. Они хотели войны». Шмель перевел дыхание: «Люди… чужаки беспокоятся. Они боятся…» Выплеснул на землю незаконченное послание. «Боятся» – так нельзя. Надо по-другому; он хлопнул в ладоши, повторяя жест старика, требуя чистый кубок; заметался, перебирая свои флаконы и порошки, вдруг растерявшись, почувствовав себя беспомощным. Старик тем временем составил новое послание: – «Те, кто хотел войны, были благородны в своих намерениях. Но высокий правитель погиб. Знак войны». Я догадывался, горько подумал Шмель. Еще и высокий правитель… Кто его убил – бунтовщики? – «Как погиб высокий правитель?» – «Ты знаешь. Он получил отравленное послание. Мой племянник (непонятно) породить войну. Правитель умер от послания, это преступление. Война (непонятно) доблесть молодых. Мой племянник виновен в преступлении и его (непонятно) заговор». Шмель всмотрелся в неподвижное лицо старика. Вышивка на его висках и скулах складывалась в узор со звездами, стрелами, зубчатыми колесами. – Что он говорит? – напряженно спросил Стократ. – Он говорит… Вроде бы у них часть народа сговорилась и убила какого-то высокого правителя, чтобы начать войну. Все этого хотели, но это было противозаконно. Поэтому другая половина назвала тех первых бунтовщиками и казнила. – Что за высокий правитель? – Не знаю… Сейчас… Капельки пота бежали по спине Шмеля, догоняя одна другую, когда он торопливо составлял послание: – «Высокий правитель был… лесовик? человек?» Кажется, лицо старика впервые дрогнуло, когда он коснулся губами питья. Руки его задвигались еще быстрее, наполняя чашу смыслом: – «Высокий правитель – чужак, составлявший нам послания. Разве ты не знаешь его?» – Мастер, – прошептал Шмель. – Учитель… Ну конечно. Для лесовиков правитель – тот, кто владеет Языком, ведь Язык – искусство высокородных. Тот, кто составляет питье от имени князя, и есть князь, это совершенно ясно всякому, кто способен отличить на вкус «войну» от «торговли»… – Стократ! Они думают, что убили нашего правителя! Что убили князя! – Переубеди их, – коротко велел Стократ. – Скажи им… – Погоди! Сейчас! Серебряные спицы колотились в воде, вспенивая питье: «Люди в моем селении…» Не так. «Я не хочу, чтобы война…» Не так. Он закусил губу и крепко зажмурился, пытаясь представить себя лесовиком, слепым, вся жизнь – на кончике языка, вот так… – «Те, кто хотел войны, мертвы?» – «Да». – «Те, кто нанес нам оскорбление, казнены?» – «Да. Мы просим того, кто ведет войска, не начинать войну сегодня». Шмель долго сидел, держа во рту быстро теплеющую жидкость. – «Я могу передать тому, кто ведет войска, ваши извинения». Старик долго медлил, прежде чем сложить очередное послание. – «Мы не можем извиняться. Мы казнили тех, кто хотел войны. Хотя мы понимаем, что они были правы… Язык умирает. Но мы просим не начинать войну сегодня». – «Война, – от волнения Шмель стал составлять простые, лишенные баланса послания. – Зачем?» Старик пододвинул к нему новый кубок: – «С войной расцветает язык. Молодые не говорят, безъязыкие, как звери. Война (непонятно) путь языку. Война делает их людьми». – «Почему?» – «О войне слагают песни. Песни дают жизнь Языку. Война оживляет Язык». Шмель глубоко вдохнул и склонился над своим кубком: – «Я не знаю войну и не хочу. Разве я безъязыкий?» Старик сидел, не двигаясь, и по его лицу Шмель понял вдруг, что собеседник не знает, что ответить. * * * Пир начался сразу после заката. Стократ сидел за столом рядом со Шмелем, сидел вместе со всеми – и был единственным, кто мог только смотреть и слушать. Не вкушать. Сперва подали зелень под прозрачным соусом. Лесовики ели бесшумно – ни хруста, ни чавканья, ни чмоканья не было слышно за столом. Звук бегущей воды придавал действу естественный ритм. Шмель ел, зажмурив глаза, – наверное, чтобы лучше понимать. Чтобы стать наравне с лесовиками; Стократ временами вздрагивал, присматриваясь к его лицу: казалось, глаза мальчишки зашиты невидимой шелковой ниткой. Зелень была солоноватой и странной, ни до, ни после Стократу не случалось ощущать такого вкуса. Затем подали жидкую теплую кашу; затем снова зелень, но под белым соусом. Порции были крохотные: их не ели, их вкушали. Подали странно приготовленную свеклу. Стократ давно потерял аппетит, он почти не касался кушаний, разнообразно-странных и не особенно вкусных. Он смотрел на лица. Поначалу на них было глубокое внимание. Потом – беспокойство. Потом – напряжение; потом сидящие начали покачиваться, не видя друг друга, но чувствуя. Казалось, столы плывут в неспокойном море. Их дыхание участилось. Потом сделалось очень тяжелым, даже шумным. Подавали мясо, овощи, снова кашу, снова зелень, и еще что-то, чему Стократ не знал названия. Люди вокруг дышали в такт, а потому у девушки со светлыми косами, сидевшей напротив Стократа, выпала из-под зашитых век и прокатилась по щеке слеза. Стемнело. Пир продолжался. Шмель, очень бледный, едва шевелил губами и дышал, как после долгого бега. А потом подали сладкий напиток, и над столом будто пронеслась волна облегчения. Люди брали друг друга за руки, обнимались, раскачиваясь, и дыхание их сделалось умиротворенным, глубоким, как у спящих. Стократ тихонько выбрался из-за стола и положил руку на плечо Шмелю; мальчишка открыл глаза, будто проснулся. – Нам пора, – сказал ему на ухо Стократ. – Если мы не вернемся до рассвета, князь атакует, ты ведь помнишь? И они пошли обратно. Взошла луна, высветив лес, и Стократ не мог отделаться от мысли, что Шмель идет во сне. Он шагал, о чем-то думая, почти не касаясь ногами хвои – казалось, сейчас взлетит… |