Онлайн книга «Седьмая встреча»
— Я просил Ольгу к твоему возвращению получше убрать твою комнату, — сказал отец матери. — Это очень мило с твоей стороны, Герхард. Мать немного подтянула перину, словно ее знобило, потом спросила: — Мне не было письма? — Нет. Я бы принес. А ты ждешь письма? — Только ответа из санатория. Смогут ли они принять меня и в этом году? Какое все серое! — думал Горм. Солнце светит сквозь серые стекла. Розы стоят на подоконнике и вот-вот перевернутся. Отец не хочет снять с себя серый плащ, мать хочет уехать на курорт. А я сам — самый серый урод в этой комнате. Я родился в серости. Кто я, почему я настолько серый, что у меня нет сил что-нибудь изменить? Если мать лежит и ждет смерти, а отец сидит в плаще, потому что должен быть сейчас в другом месте, почему я только наблюдаю за этим, не в силах шевельнуть даже пальцем? Он быстро встал и подошел к окну. — По-моему, надо позвонить Марианне и Эдель, — сказал он. — О нет, не стоит. — Мать болезненно поморщилась. — Мне же вы позвонили. В палате воцарилось молчание. Горм не оборачивался. — Я все время порывался это сделать, — коротко ответил отец. Этот ответ объяснил Горму, что отец не хотел ни во что вмешиваться. — Хотите, я позвоню? — предложил Горм. — Прекрасная мысль, — еще короче бросил отец. Не успели эти слова замереть в воздухе, как их словно и не произносили. — Делайте как хотите, — вздохнула мать. Через четыре дня мать вернулась домой. Походкой старой женщины она поднялась на второй этаж и почти не выходила из своей комнаты. Бабушка и тетя Клара нанесли ей короткий визит. Горм иногда сидел у матери. Она была подтянута, как обычно, и он не видел, чтобы она плакала, но говорила она мало. В тот день, когда она ездила на контроль, как она это называла, он заметил у нее на лице следы слез. Отец вечером остался дома и почти все время провел у нее наверху. * * * Эдель приехала домой из Сёрланна. Она загорела, но вид у нее был озабоченный. Такой Горм ее никогда не видел. И еще она была обижена, потому что ее так поздно известили о болезни матери. По телефону она проговорилась, что слышала о предстоящей операции, но забыла. Горм не стал напоминать ей об этом. Наутро после ее приезда, спускаясь к завтраку, Горм через открытые двери столовой услыхал разговор отца с Эдель. — Похоже, что у мамы есть только один ребенок, Горм, — сказала Эдель. — И так было всегда. — Не забывай, больна она, а не ты. Горм вошел в столовую и поздоровался. — Мы как раз говорили о тебе, — сказала Эдель. — Я слышал. — Как се самочувствие? Ты видел ее сегодня? — спросила она. — Ее только что вырвало, — ответил он и налил себе кофе. Отец быстро встал и поднялся на второй этаж. — Этот милосердный самаритянин посещает ее? — Эдель раздавила яичную скорлупу и смяла ее в комок. Горм не ответил. У нее были розовые, очень длинные ногти. На указательном пальце ноготь был косо обломан. — Ты знаешь, что у нее? — Тон у Эдель был вызывающий. — Нет. Но догадываюсь. — Ты не ошибаешься, — ядовито сказала она. — А тебе откуда это известно? — Отец мне сказал. Еще вчера. — Сказал? Тебе? — Да. Кожа вокруг ноздрей была у нее в черных точках. Так бывает при жирной коже, подумал Горм. У отца тоже жирная кожа. До сих пор Горм не обращал внимания, как выглядят люди с жирной кожей. Красивого в этом было мало. — Как думаешь, это опасно? — спросила Эдель. — Нет, если им удалось удалить всю опухоль. Эдель продолжала мять в пальцах раздавленную яичную скорлупу; — По-моему, это смертельно, — сказала вдруг Эдель. Горм отставил чашку и поднял глаза на сестру. — Ты собираешься ей это сказать? — Да, если никто другой еще не сказал. — Хочешь быть самой смелой и отомстить ей за то, что она. по-твоему, уделяла тебе мало внимания? Горм не понимал, как заставил себя произнести эти слова, но он только что думал об этом. Ему хотелось прибавить еще кое-что. Вроде того, что ей двадцать четыре года, а ведет она себя как тринадцатилетняя девчонка, и что у нее жирная кожа. — У нас несчастная семья, — сказала Эдель, словно угадав его мысли. Потом она отодвинула тарелку подальше от края стола и беспомощно посмотрела на Горма. Несмотря на все, что тут было сказано, ему невольно стало жалко ее.«Она моя сестра, — с удивлением подумал он. — И хоть она пытается показать, будто отец принадлежит только ей, она знает, что это совсем не так». — В нашем доме что-то прогнило насквозь. Я чувствую это по себе. Она умрет, это точно. Эдель склонилась над столом и уронила голову на руки. Плечи ее тряслись. Горм осторожно тронул ее за плечо, прислушиваясь, как Ольга бренчит приборами в буфетной. Он вдруг подумал, что, пожалуй, именно Ольге больше всего известно о каждом из них. — Ты помнишь, чтобы мы когда-нибудь смеялись здесь, в этом доме? А? Ну-ка скажи! — Сейчас маме хуже, чем нам! Ясно? — Любой заболеет, прожив в этом доме всю жизнь, — всхлипнула Эдель. — Нас никто не заставляет здесь жить. — Тебя заставляют! — Она подняла на него глаза и перестала плакать. * * * Но лето прошло, а мать не умерла. Она спускалась по лестнице почти как обычно. Горм совершал с ней короткие прогулки. Марианна приехала на несколько дней, чтобы проведать маму, как она сказала. В ней появилось что-то чужое и строгое. Она почти не говорила о Яне Стейне, за которого в прошлое Рождество вышла замуж. Зато много рассказывала о квартире в Трондхейме. О вещах. Она описывала матери свою обстановку, хотя мать не проявляла к этому большого интереса. Однажды, когда разговор зашел о самочувствии матери, Марианна вспомнила, что она сестра милосердия. — По вечерам температура может повышаться, — сказала она матери мягко, но решительно. Ее голос свидетельствовал о том, что ей известно, какие нужно говорить слова, думая при этом что угодно. Несмотря на самоуверенность Марианны, Горм понимал, что ей живется несладко. Морщинки вокруг рта говорили не только о страхе за мать. Но она больше не хотела делиться с Гормом своими заботами. И никогда не звала его в свою комнату, чтобы поболтать, как в старые времена. |