Онлайн книга «Седьмая встреча»
И он почувствовал, что превосходство на ее стороне. Объяснить этого он не мог. Помолчав, она закурила сигарету и посмотрела на него сквозь кольца дыма. — Однако кое-что мне хотелось бы у вас попросить, раз уж вы сами заговорили об этом. — И что же это? — Мне бы хотелось, чтобы вы разрешили мне провести выходные в вашем доме в Индрефьорде. Если вы не против, конечно. Горм не был уверен, что ему удалось скрыть удивление. — Вы можете получить ключи в любую минуту. Для дома это только полезно. Я хочу сказать... моя мать никогда не ездит туда. Да и остальные члены семьи тоже. Только я. Она кивнула. — Ведь он там... — Я знаю, — сказала она. * * * Илсе позвонила уже на следующий день и сказала, что хотела бы поехать в Инд ре фьорд в ближайшие выходные. Они договорились, что она заедет в контору за ключами. Приехав, она первым делом обратила внимание на то, как он повесил картину Руфи. Повернувшись к нему спиной, она склонила голову набок. — Со своего места за столом вы можете смотреть на нее, когда захотите, но все, кто приходит сюда, видят картину, только повернувшись, чтобы уйти. Это сделано сознательно? — Чтобы я всегда ее видел? Да. — Не знаю, почему, но в этом есть что-то вызывающее, — задумчиво сказала она. Потом вдруг резко обернулась и посмотрела на него. — Пожалуйста, подойдите сюда и встаньте рядом с картиной, — скомандовала Илсе. Он неуверенно рассмеялся. — Зачем? — Идите сюда! Он неохотно подошел к ней и позволил поставить себя рядом с картиной. — Мне бы следовало работать в уголовной полиции, — сказала она. — Может быть. Ну, а дальше? — Вы знаете, что у далматинца ваши глаза? Горм повернулся к картине и встретился с зелеными глазами. — Я согласен, что у собаки человеческие глаза, но мои?.. — пробормотал он. — То же самое выражение. — Я польщен, что от вас не укрылось, что у меня собачье выражение глаз, — сухо сказал он и протянул ей ключи от дома в Индрефьорде. — Спасибо. Дело не в собачьем выражении. Я не хотела вас обидеть. — Ну и прекрасно! — сказал он и невольно взглянул на картину. Потом подумал, что, наверное, нужно посвятить ее в некоторые практические вещи, с которыми она столкнется в Индрефьорде. Например, что насос качает воду медленнее, чем хочется, и что растапливать камин надо осторожно, иначе он начнет дымить. — Вы бывали там раньше? — спросил он по наитию. — Да, несколько раз. Он давал мне ключи. Он был такой великодушный! Заметив, что она задержала дыхание, прежде чем ответить ему, он сразу все понял. Отец и Илсе Берг! А не подумал ли он об этом еще в тот раз, когда она давным-давно подавала им кофе в конторе? Но тогда он отбросил эту мысль как недостойную. — Вы хорошо его знали? — спросил он, не глядя на нее. — Нет! — быстро ответила она, даже слишком быстро. Если б она сказала, что его вопрос неуместен или еще что-нибудь в этом роде, это прозвучало бы более убедительно, чем ее короткое «нет». Горм безуспешно пытался поймать ее взгляд. — Однажды я видела вас там, — медленно сказала она и посмотрела на него. — Правда? — Я бросила якорь в бухте за вашим домом, конечно, нарушив право частного владения. — Велика важность! Почему же вы не вошли в дом? — Потому что вы сидели на скале перед домом и, по-моему, плакали. Он с удивлением поднял на нее глаза. — Вы смотрели в бинокль? — Он хотел пошутить. — Да, я смотрела в бинокль. Между ними возникло странное напряжение. Стало покалывать кожу. — В какое время года это было? — Весной. Он покачал головой. — Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. — Что опровергнуть? Что вы сидели и плакали? — Я этого не помню. У вас есть лодка? — вдруг сообразил он. — Да, новая мощная моторка, двадцать пять футов. Когда я одна, мне надо быть уверенной, что я смогу быстро добраться до берега. Он помог ей надеть пальто, она взяла папку с документами и пошла к двери. — В понедельник мы обсудим детали договора с коммуной, — сказал он. Она кивнула и скрылась. Горм дошел до того, что спустился в магазин, взял там зеркало и после работы долго изучал свое отражение рядом с картиной. Он ощущал присутствие Руфи. Видел, как она стоит с кистью в руке и пишет далматинца. От непривычного чувства гордости он стоял один в своем кабинете и смеялся. Потом он спрятал зеркало в ящик и некоторое время сидел наедине с теми глазами на стене. Только вечером Горм вспомнил об интересе, проявленном Илсе к Индрефьорду. Отец и она. Может, она знает, о чем отец думал в последние дни перед смертью? Обычно Горм несколько раз в году провожал мать на кладбище к могиле отца. В день Всех святых. В сочельник. В Новый год. Летом. Ее всегда интересовало, как выглядит могила, сухая земля или влажная. Она просила его позаботиться, чтобы там посадили что-нибудь красивое, чтобы, как она выражалась, у могилы был ухоженный вид. С отсутствующим видом она проводила на кладбище всего несколько минут, не проявляя ни горя, ни сожаления. Об отце и об их общей жизни она говорила крайне редко. Очевидно, «сухая или влажная земля» или «посади там что-нибудь красивое, но не слишком яркое» было для нее гораздо важнее. А он сам, как он вел себя, стоя у могилы отца? Поддакивал матери, подавал ей руку. Но никогда ни о чем не спрашивал, ни об отце, ни о сестрах. Не вспоминал прошлого, но и не досаждал ей разговорами о будущем. По возвращении домой мать часто была взволнована и плакала. Уйти от нее, когда она была в таком состоянии, он не мог. Но плакала ли она по отцу? Или по своей собственной жизни? Неужели мать действительно вздохнула с облегчением, когда отца не стало? Неужели жизнь отца и матери была обоюдной игрой, в которой чувства были закамуфлированы, как того требовали приличия и необходимость? Горм попытался вспомнить, что произошло, когда Илсе видела его перед домом в Индрефьорде. Он никогда не плакал там на скале. Разве что в детстве. А может, она хотела этим оправдать то, что тайком подглядывала за ним? Тогда зачем было рассказывать ему об этом? |