Книга Плеть темной богини, страница 17 – Екатерина Лесина

– Софьюшка, милая, запомните, никогда ни одна революция не обходилась малой кровью. Революция – та же война, согласные против несогласных… только несогласные своей крови, а потому и куда как более люты. Берегитесь благодетелей, Софьюшка, а коль хотите что-то изменить, то делайте то, что умеете.

– Вы… вы так ничего и не поняли! – глаза ее полыхнули гневом. – Я надеялась, что… я думала… а вы!

Она сорвалась и, подхватив юбки, сбежала, только дверью хлопнула. Вот глупая девочка, надо бы матушке сказать, чтоб поговорила, а то, не приведи господи, свяжется с революционерами, и тогда прямой путь на каторгу.

А может, права она? Может, от бездействия нашего беды все? От слепоты?

Об этом я думал и остаток дня, и вечер, что накатился по-зимнему внезапно, растекшись густой чернотой по двору, по покоям, по моей давно обжитой, несмотря на наличие квартиры в городе, келье. Острее стало одиночество, злей обида на Сеньку, что так глупо умерла, не сумела зацепиться за жизнь, а вероятно, и не хотела цепляться… Я думал об этом, когда засыпал.

И проснулся в храме своем, пустом и безмятежном, том, где покой обитает и мир, где коптят чаши беззвучным пламенем, и лежат послушные псы, только хвостами виляют и морды тянут, ласку выпрашивая. У крайнего морда ну точь-в-точь Вецкий, а рядом и псица, худлявая, строгая – Софья.

Снова, как в прошлый раз, Геката сошла по ступеням. Теперь в одной руке ее пылал факел, в другой виднелся ключ. Его она мне и протянула.

Беру. Просыпаюсь. Вновь в поту, в горячке, с привкусом дыма на языке, с теплым металлом в руке. Кочерга? Я заснул с кочергою? И привидится же… Права Марьянка, надо больше отдыхать, а то сам себя накручиваю – и потом мерещится всякое.

Заснуть с кочергой… откуда я ее приволок? В комнатушке-то ни печи, ни камина… стены вымерзли до инея. И пальцев на ногах не чувствую, руки, впрочем, тоже занемели. А мысли, мысли-то путаются, мешаются.

Устал. Замерз. Бежать. Куда? А так ли важно, главное, что прочь отсюда, подальше от нищих и убогих, жаждущих и страждущих, спаситель завтра не придет.

Нет, нужно успокоиться. Я не спаситель, я просто-напросто врач, который делает то, чему его учили, а остальное не так и важно.

Да, не важно.

Искушающие искушают, искушаемым остаются муки выбора, но свой-то я давно сделал и менять не собираюсь.

Юленька снова не могла заснуть, она лежала в кровати, разглядывая потолок, отсчитывая вместе с будильником минуты очередной бесконечной ночи. А потом будет бесконечный день. И снова ночь. В этом чередовании не было смысла. И в Юленькиной жизни тоже не было смысла.

Прав Михаил, никчемушная она. И всегда никчемушной была.

– Глупости все это. Чушь. Отстань от девочки, – бабушкин скрипучий голос наплывает из темноты, а следом – постукивание ложки о край тазика и бульканье черной массы, которая то вспухала розовой пеной, то вдруг затихала, чтобы спустя мгновение выпустить огромный пузырь.

Пахнет давленым чесноком, перцем, молотым кориандром и сыпким тмином, Зоя Павловна ловко втирает приправы в белую куриную тушку, а бабушка, сидя в углу кухни, курит.

– Ну зачем ей нужно это варенье?

Ложка застревает в вязкой массе из черной смородины и сахара, и Юленьке приходится прикладывать все силы, чтобы повернуть ее по часовой стрелке, как сказано. И Юленька не справляется, ложка скрежещет об дно тазика и, вывернувшись из рук, тонет.

– Ой!

– Ну и что с тебя, неуклюжей, вырастет? – хмурится Зоя Павловна, обтирая пальцы тряпицей. – Вытаскивай давай.

– Зойка, отстань от девочки. Иди, милая, отдыхай.

– Пусть достанет ложку!

– Нет!

– Ты ее балуешь!

– А ты – ретроградка. Ну зачем ей твое варенье? Что, жизнь на нем клином сошлась?

Юленька тихонько слазит с табуретки, она уже знает, что этот спор останется за бабушкой, а значит, можно бросить и таз, и утонувшую ложку. Конечно, уходить с кухни ей не хотелось, ведь все равно заняться нечем, но варенье, не разлитое в банки, не закатанное, а вот такое, почти живое, пугало.

– Да у тебя ни на чем клином не сходится! У тебя все по-простому… а что ты из нее вырастишь? Ни прибраться, ни сготовить, ни к чему руки не лежат. Никчемушницей будешь! – это Зоя Павловна говорит уже Юленьке и, вооружившись крюком из проволоки, ловко выуживает ложку.

Сбылось предсказание.

Она села на кровати, нашарила ногой тапочки, вышла из комнаты. В темноте коридор выглядел бесконечным, а слабый свет луны скользил по фарфоровым кукольным лицам, выхватывая и превращая их в белые маски.

Сколько же их? Двадцать? Тридцать? Много, настоящая коллекция и единственное, пожалуй, бабушкино увлечение.

Юленька прошла мимо, стараясь не дрожать от внезапного ужаса. Юленька решила сегодня же убрать кукол в ящик. А ящик – в подвал. И тут же отказалась от решения.

Когда раздалась звонкая трель телефонного звонка, Юленька почти добралась до кухни.

– Юлька? Юлька! – Дашкин голос разом заполнил окружающую пустоту. – Юлька! Илью арестовали! Его посадят, слышишь?! Из-за тебя посадят!

Илья – это человек-рыба, бледная рыба с мудрыми глазами. Он приходил сегодня слушать о Юленькиных обидах, а потом ушел, Дашку забрал и оставил Юленьку в одиночестве. Даже рыбам не нужна никчемушница.

– Юлька, что делать? Он его убил! Застрелил! Он – человека застрелил!

– Кого? – прижав трубку к уху, Юлька села на пол, прямо на пороге, так, что одно колено, обтянутое мягкой байкой пижамных штанишек, оказалось уже на кухне, второе же – еще в коридоре.

– Да эту сволочь! Юлька, он не мог, я не верю, что это он… Его жена бросила, свалила к такому же хлыщу богатенькому и обобрала напоследок. Он переживал, ты же видела, какой он…

Спокойный очень. Бледный. Неторопливый. Рядом с таким уютно жить.

Откуда взялась последняя мысль, Юленька не знала, но удивилась ее несоответствию моменту.

– Я думала, что с тобой он хоть немного встряхнется. А он пошел и застрелил! У него ж табельное… его над телом взяли… что делать? Юль, ну что нам теперь делать?

– Адвоката искать.

– Где? – всхлипнула Дашка. – Ну где его искать, чтобы нормальный, а…

Пожалуй, на этот вопрос Юленька могла ответить: в бабушкиной записной книжке. Там много имен и много людей, самых разных, и адвокат найдется. И поможет. Те, кто попал в бабушкину записную книжку, не откажут Юленьке.

– Запомни, милая, – бабушка перелистывала желтые странички, водила желтыми же пальцами по строкам, загибая или расправляя листы в соответствии с одной ей известным планом. – Здесь – твоя страховка. Они помнят, на что Плеть способна…