Книга Две причины жить [= Последняя песнь трубадура ], страница 25 – Евгения Михайлова

Тамара устало опустилась на стул.

— Ты действительно ничего не понимаешь? — с тоской осведомилась она. — Извини, Вика, но я не могу в это поверить. Давай пока закончим разговор. Будем считать, что повидались.

— Что ты опять начинаешь, как дура обиженная?

— Ш-ш-ш. Иди. Тому, кто тебя прислал, передай, что я жива.

Наташка сидела на кровати Блондина в трусиках и лифчике и пила шампанское из бутылки. Она в лицах воспроизводила свою победоносную схватку в милиции. В квартиру позвонили. Два звонка — Блондину. Он пошел открывать. На площадке стоял нетрезвый Князь.

— Может, пригласишь, халтурщик несчастный?

— Да я…

— Ладно, не оправдывайся. Отбой пока. Пусти же. Он тяжело прошел в комнату, плюхнулся на стул.

— Выпить есть?

Блондин достал из-под стола начатую бутылку водки.

— Шампанского хочешь отхлебнуть? — гостеприимно предложила Наташка, протягивая бутылку.

Князев только сейчас ее увидел. Он помотал головой, чтобы убедиться, что ему не померещилось. Действительно, сидит на кровати полуголая девчонка, маленькая, светленькая и хорошенькая, как ангел.

Девочку звали Зина Иванова. Биологическая мать каким-то образом родила красивого, нормального ребенка, практически не выходя из состояния опьянения.

Девочке было около года, когда ее просто вышвырнул на мороз очередной сожитель матери. В больнице у нее в крови обнаружили алкоголь. Ее таким образом усыпляли, чтобы не плакала и есть не просила. Она пробыла в доме малютки до трех лет, потом переехала в дошкольный детский дом. К тому времени она уже научилась защищаться: руками, ногами, зубами. Но побеждать тогда, к сожалению, ей удавалось только детей. От воспитателей ей здорово доставалось. И в темной комнате сидела сутками без еды. И следы от ремня часто горели под жесткими колготками. Свидания с Галей стали ее праздниками. Недели не прошло со дня их знакомства, когда она назвала Галю мамой. Та, конечно, ею просто заболела. Она колотилась во все чиновничьи двери, обращалась в суды, правозащитные организации, пыталась поймать какого-нибудь охраняемого депутата. Когда это удавалось, депутат милостиво обещал подумать, «если вы напишете официальное письмо». Галя писала и получала ответ, в котором говорилось, что ее обращение направлено в органы опеки, и больше к этому депутату охрана ее не допускала. Однажды она прочитала в «Литературной газете» очерк «Чужие дети». И на следующий день примчалась к автору, седому усталому мужчине.

— Я здоровая незамужняя женщина, но боюсь рожать из-за плохой наследственности. Хочу удочерить девочку. Мою девочку, — выпалила она с ходу, глядя в его серьезные глаза и понимая в отчаянии, что говорит совсем не то.

— Давайте подумаем, — улыбнулся журналист. — Вы удивительно искренний и критичный человек.

И у них получилось! Галя привезла к себе в квартиру Зину Иванову и показала ей документ, согласно которому она теперь Наташа Боброва. Галина дочь.

— А я сразу поняла, что ты моя мамка, — удовлетворенно сказала девочка.

Вечером Сергей заехал в клинику, забрал у Дины готовый текст об Алисе Голдовской для журнала «Элита».

— Ты с ней виделась?

— Да. Ее оперируют уже завтра. Говорят, все выглядит тревожно.

— Как Тамара?

— Она просто распалась на части после визита дочери.

— Не надо было пускать эту суку.

— Ей она ребенок, Сережа. Это ужасно, но она ее не разлюбила, несмотря ни на что.

— Помоги Тамаре справиться. Она будет присутствовать на суде. От ее поведения многое зависит. Ты не решила насчет Стражникова?

— Да я особенно и не решала.

— Прежде чем ответишь, знай одно: только так мы можем вытащить парня. Тогда не удалось. Но если сейчас это в струю… Понимаешь? Они вернутся к расследованию по вновь открывшимся обстоятельствам. Эксгумация жертвы и все прочее.

— Да. Саша Блинов. Он думает, мы его бросили. Сережа, соглашайся.

Дина вернулась в палату и склонилась над неподвижно лежащей Синельниковой.

— Тамарочка, миленькая, я тебя люблю. Я с тобой. Хочешь поговорим? Или помолчим? Как скажешь.

— Она просто глупая, Дина. Ну и, наверное, не очень добрая. Но она не преступница. Это все ее муж. Он подонок и убийца. У них ремонт был, и они ко мне переехали. Он работал юрисконсультом в Министерстве обороны, Я заметила, что к нему часто приходят домой люди якобы по делу. Ну почему, казалось бы, на работе не поговорить? Я стала прислушиваться, потом подслушивать… И поняла: он руководит куплей-продажей каких-то грузов, которые оформляют официально под другое. Потом услышала — это оружие, наркотики, транквилизаторы, знаешь, которые для армии специально поставляют. И одну подмосковную часть он сделал своей перевалочной базой. К нему и бандиты приходили, и чеченцы…

— Слушай, Тамара, эта часть не в Г-но?

— Да.

— А к вам никогда не приходила молодая женщина, Ирина Сидорова?

— Я знаю Иру. Чаем ее пару раз поила. Она сопровождала грузы, кем-то там числилась при штабе.

— Назови еще раз фамилию твоего зятя.

— Князев, Вячеслав Евгеньевич.

В палату заглянула санитарка: «Дина, зайди, пожалуйста, к Андрею Владимировичу. Он что-то сказать тебе хочет».

Когда Дина тихо открыла дверь кабинета главврача, он просматривал документы. Она поймала себя на том, что им любуется. Крупный, сильный мужчина, с породистым, интеллигентным лицом и красивыми руками хирурга. Он поднял голову, они встретились взглядами и сразу стали сообщниками. Страстный заговор мужчины и женщины против всего мира соединил настороженные сердца и нетерпеливые, истосковавшиеся тела. Им показалось, что всю предыдущую жизнь они только и делали, что тосковали друг по другу. Он закрыл дверь на ключ, осыпал ее поцелуями и не произнес ничего из того, что хотел сказать. Но она и так все поняла.

— Дина, Диночка, красавица моя, я хочу тебя видеть, чувствовать всю.

Она мягко отстранила его, не торопясь, расстегнула пуговицы платья, перешагнула через него, когда оно упало.

— Я пришла к тебе.

Дина и Сергей возвращались от ювелира, который заплатил за брошь шесть тысяч долларов. При этом он сказал, что оценивает только качество и размер камней, сложную работу, но не исключает, что вещь эксклюзивна и где-то в салоне за нее дадут больше.

— Но нам и не нужно больше, — испуганно сказала Дина. Сумма ее не столько обрадовала, сколько озадачила. Сначала они ехали молча, потом она вдруг спросила:

— Сережа, что ты знаешь об этих драгоценностях?

— Ну я же не ювелир, Дина.

— Ты меня понял. Ведь ты их не привозил от какой-то подружки Синельниковой. Я с Тамарой все время, нет у нее никаких подруг. И потом, откуда у обычной женщины, пусть и доктора наук, такие драгоценности? А для фамильных они слишком современны. Некоторые только стилизованы под старинные. Объясни мне, Сережа, если можешь.