Онлайн книга «Только никому не говори. Солнце любви»
|
Может, и так, но в обозримом пространстве других машин не было видно, лишь пешеходы сбегались к задней стене некоей иностранной фирмы, словно насекомые на огонь; везде распахнулись окна, проявились лица, завизжала милицейская сирена; и дальнейший разговор двоих свидетелей на галерейке происходил на растревоженном фоне знаменитого на весь мир московского пятачка — между Никитской и Садовым, в районе Патриарших прудов. Петр Романович, захваченный зрелищем, мельком взглянул поверх низенького железного парапетика, разделяющего галерейку на соседские секторы, и как-то содрогнулся душевно: юная красавица, приоткрыв алый рот, следила за происходящим. Поистине ренессансный образ — тяжелая чаща рыжих волос, влажная розово-смуглая кожа, глаза голубые, точнее — бирюзовые, ноги босые, обнаженные руки вцепились в перильца, обольстительное тело в белом хитоне (банном халате, но слова слагались в античном стиле), словом, из волн Боттичелли, то есть прямо из ванны… - Вы откуда здесь? - Что? — И она обратила внимание на стоявшего рядом мужчину, и словно смутилась. — Я здесь живу. - Простите, это квартира моего дяди. - Да? Ну так я у него снимаю, со вчерашнего дня. Смотрите, пожарники приехали! Евгений Алексеевич Острогорский, родной дядя Петра по отцу, жил с семьей поблизости на бульваре, в квартире тестя. Известный в криминальных кругах адвокат, безусловно процветающий («Плутократов защищающий», — обличал зятя старорежимный дед, сбежавший из «международного Вавилона» на лоно природы, на дачу), в деньгах не нуждался, и жилье в Копьевском переулке служило студенческой берлогой для адвокатского недоросля. - Вы студентка? — Как ни захвачен был Петр Романович громом катастрофы, соседка задела его не меньше, но по-другому, конечно. - Еще нет, но собираюсь. - Подружка Ипполита? - Кто это? - Как ни странно, мой двоюродный брат. - Почему «странно»? - В сыновья годится, в этом году только восемнадцать исполнится. - А мне двадцать уже. - А мне тридцать четыре. Петр Романович. — Он учтиво поклонился. - Варвара Юрьевна. — Девушка присела в глубоком «придворном» реверансе; движения ее и жесты были столь же совершенны, как и внешность. «Неужели?.. — промелькнуло вспышкой раздражение. — Неужели это дорогая игрушка для дядюшки? До сих пор таких отклонений от семейной стези за ним не наблюдалось…» По привычке анализировать каждый свой душевный «изгиб», Петр Романович тотчас отметил: «Гнусно и глупо завидую!» — и хотел было благоразумно ретироваться, но красавица воскликнула нервно: - Не представляю! - Что? - Как это возможно? Через секунды ты умрешь… по своей воле! - Пьяный, должно быть, или наркоман. - Случается, и нормальные… Я б, наверное, не смогла. - Правильно, здоровая реакция. - Вы доктор, да? - Преподаватель. - В школе? А по какому? - Не в школе. По такому: философия. - Ничего себе! Вы бы смогли добровольно умереть? - Ни при каких условиях. - Ой, не зарекайтесь, иногда жить страшно. - Вам? — Он с новым любопытством вгляделся в необыкновенное лицо ее; даже разговаривать не хотелось, лишь глядеть — не наглядеться. — Вам страшно? - Мне надоело быть красавицей, — сказала она без улыбки, без кокетства; он поверил. — Я тоже человек. - Да кто же вы такая? Я имею в виду… — Петр Романович запнулся, но разговор пошел такой откровенный, что называется, задушевный. — За сколько долларов вы сняли трехкомнатную квартиру в центре столицы? - Ну, прямо следователь. Всего за двести пятьдесят, цены после прошлогоднего августа упали. - Всего за двести пятьдесят? Дешевка. Он не понял, уловила она иронию или нет; ответила отвлеченно: - Раньше такая стоила бы до тысячи, но ведь кризис, знаете. - У нас вечный кризис, последний всплеск на мне уже мало отразился. - Вы такой богатый? - Такой бедный. После паузы девушка сочла нужным пояснить: - У меня папа новый буржуа. - А, и он тут поселился? - Я одна. - Но он вас содержит? - Пока да. - Почему же вы не живете вместе с таким замечательным папой? Зачем вам отдельная квартира? - Просто так. - Что ж, извините назойливость постороннего. Не в первый раз поймал он себя на обличительной интонации, поморщился; она приняла на свой счет и попыталась простодушно оправдаться: - Зачем же злиться, не злитесь… Знаете, мне так нужно одиночество. - Тем более извините. - Вы не в счет. Ну понятно, для нее он пожилой дядя. Даже без особого воображения легко представить окружающий ее всеобщий напряг восторга, зависти, похоти… - Ой, труп вынимают! Из обгоревшего остова бравые ребята в униформе осторожно изымали черное чучело в чаду бензиновой гари и жженой резины. В этот экстремальный момент вкрались приближающиеся шаги. - Там кто-то. — Девушка непроизвольно схватила Петра Романовича за руку и сразу выпустила. В дверях галерейки возник будущий юрист Ипполит. - Романыч, привет! А вы Варя? - Слушай, ты! — возмутился «Романыч». — За двести пятьдесят долларов мог бы и в дверь позвонить. - О, пардоньте, не сообразил. Больше не повторится. — Юноша улыбнулся с насмешливым обаянием. — А я за одной книжоночкой пришел. Стало быть, вы Варенька, а я Поль — сын хозяина и кузен вот этого надутого господина. — Он взял ее руку, поцеловал. — Только сегодня узнал, что у меня жилплощадь экспроприировали. - Переживешь, — процедил Петр Романович. - Само собой. Папочка у меня, надо сказать, не всегда праздник, но жить можно. А там, — Поль протянул руку вдаль, — какой-то чудачок сгорел от любви.. - Не паясничай, не смешно. - Так говорит народ: из-за любви. «И неподкупный голос мой был эхо русского народа». Девчонка залилась смехом, Поль — тоже, глядя на нее. Парочка на загляденье, не мог не признать Петр Романович: черноволосый, лихого «гусарского» облика Поль и нежная Варвара. Развеселый смех в виду смертоносной акции звучал вызывающе-оскорбительно, но в другом мире — тоже ненормальном, но более благопристойном — этим детям не довелось пожить, ко всему привыкли. Петр Романович тихо удалился к себе за письменный стол, а беспечные юные голоса с галерейки влекли его куда-то в минувшее, в молодость, лишенную, впрочем, романтических порывов. |