Онлайн книга «Мой возлюбленный негодяй»
— Я так и думал, что тебе понравится. — Он улыбнулся. — Я разрешаю тебе молиться у алтаря Ковентри до полудня — иначе я нарушу данное Дороти слово. — До полудня? Нет! — Она умоляюще взглянула на него. — Мне нужно гораздо больше времени. Это же только одно окно! А в Минстере их сто тридцать. — Я обещал Дороти, что… — Тут Джордан увидел ее отчаянное лицо. — А, какого дьявола! До заката. Марианна оживленно кивнула: — Тогда я смогу как следует рассмотреть Большое западное окно. — Она снова повернулась к Восточному окну и мечтательно проговорила: —Вы видите, как он сочетает цвет и технику гризайля? Правда, великолепно? — Великолепно, — отозвался он, снисходительно улыбаясь. — Я поговорю с архиепископом, чтобы тебе не мешали. — Мне не помешают. — Да, я сомневаюсь, чтобы тебя сейчас могло что-то отвлечь. Я зайду в какую-нибудь лавку и попробую найти тебе туфли и платье на обратную дорогу. В некоторых витражах Ковентри позволил себе пошутить. Папа об этом не упоминал… Что там сказал Джордан? Она машинально откликнулась: — Да-да, конечно. — Или, может быть, ты предпочла бы рубище и пепел? Синие цвета были великолепны, но, Господи всемогущий, эти красные!.. — Как вы сочтете нужным. Она смутно заметила, что он покачал головой, а потом услышала его удаляющиеся шаги. Как Ковентри удалось добиться этого поразительного оттенка красного? * * * Когда последний вечерний свет померк, Джордан пришел забрать Марианну. Она стояла у Западного окна, потрясенная, с лихорадочно горящими глазами и застывшим от изумления лицом. Молча, осторожно он взял ее под руку и увел из Минстера в ближайшую гостиницу. Она почти не заметила, как он сунул ей в руки узел с одеждой. Красные и синие. Матовые и прозрачные. Свет. Прежде всего — свет. Он усадил ее в карету и сам устроился на сиденье рядом с ней. — Насколько я понимаю, ты хорошо провела день? — Знаете, они же вечны, — тихо проговорила она. — Да, им уже немало лет. — Можно сжечь великое полотно, можно разбить статую, но эти окна рассчитаны на вечность. — Если не вмешиваются глупцы вроде Неброва. — Он нахмурился. — У тебя горят щеки. Как ты себя чувствуешь? — Свет… — Я велел Джорджу захватить корзинку фруктов. Ты сможешь есть? Она нетерпеливо отмахнулась. Какая там еда! Она была переполнена впечатлениями, красками, светом, они рвались наружу… — Я чувствую себя так, словно я витраж, словно вы можете видеть меня насквозь, и в то же время я живая, теплая… — Она встряхнула головой. — Я чувствую себя… очень странно. Со мной что-то не так? Он хохотнул: — По-моему, ты опьянела. Она покачала головой: — Не может быть. Я не пила вина. — Есть более опасные формы опьянения, чем те, что дарит виноградная лоза. — Он положил ее голову себе на плечо. — Отдыхай. Я буду более снисходителен к твоей слабости, чем ты была к моей. Марианна на секунду напряглась. Она смутно помнила, что по какой-то причине не должна допускать такой близости, но вспомнить эту причину ей не удалось. Она снова прислонилась к нему. Он подарил ей Минстер! Он подарил ей это чудо. — Постарайся заснуть. Думаю, что по дороге сюда ты почти не смыкала глаз. — Я очень на вас злилась. — Знаю. — Почему вы это сделали? — Причуды дурней и пьяниц необъяснимы. — Это была не причуда. — Ну что ж! Если хочешь думать обо мне лучше, чем я есть на самом деле, я спорить не буду. Такому закоренелому грешнику, как я, пора уже думать о спасении души и творить как можно больше добрых дел, чтобы уравновесить другую чашу весов. — Вы… были очень добры. — Обязательно скажи это Грегору. Может, он не станет меня пороть. Он не желал говорить серьезно. Может быть, он сделал это в благодарность за тот витраж, на котором она изобразила его мать? Было видно, что он глубоко тронут ее подарком. Но, в конце концов, какая разница, почему он это сделал. Главное — он подарил ей Минстер, и этот бесценный дар никто у нее не отнимет. Ей захотелось поделиться с ним своей радостью: — Вы заметили синие тона? Правда, великолепно? — Да. — Он погладил ее по голове. — Хотя должен признаться, что смотрел на всю картину в целом и не сумел обратить внимания на отдельные детали. — Конечно, это трудно. Я сама никогда еще не видела таких гигантских витражей. — Они лучше, чем Окно в Поднебесье твоей бабушки? — Нет. Бабушкина работа была лучше, но у нее никогда не было возможности сделать витражи такого масштаба. Семьдесят шесть футов… — По-моему, тебе лучше бы перестать думать о Минстере, или ты никогда не заснешь. Что бывает после того, как ты проведешь разделяющую линию? Неужели он запомнил ее объяснения в ту ночь на башне? Все, что помнила она, — это мерцающая чувственность и его мягкий голос в темноте. Сейчас их тоже окружала темнота, и голос его звучал мягко, но теперь он нес ей успокоение, а не опасность. — Я нарезаю куски стекла с помощью специальных резаков. После этого порошком пемзы я счищаю со стекла верхний окрашенный слой. — А потом? — Вам это ни к чему, — нетерпеливо ответила она. — Для вас это не может представлять ни малейшего интереса. — Поскольку мне бесконечно долго придется жить с дырой в крыше, я хочу убедиться, что ты достаточно хорошо знаешь свое дело. Он все равно не поймет, говорит она правильно или нет. Но все же она решила сделать так, как он просит: ведь он подарил ей Минстер! — Я прикрепляю куски стекла к мольберту с помощью растопленного воска и провожу линии для свинцовых скреп. Потом проверяю, как свет проникает сквозь стекло. — Зевнув, она почувствовала, что у нее начинают слипаться глаза. Возбуждение, вызванное впечатлениями этого дня, начало спадать. — Я раскрашиваю стекло, а там, где надо, чтобы стекло осталось белым, наношу серебряную краску. Затем я обжигаю стекло в печи, чтобы закрепить краску, и, наконец соединяю куски и скрепляю их свинцовыми полосками и цементом. — И Ковентри делал то же самое? — Мы все это делаем. — И еще многое. — Марианна поняла, что он догадался, как сильно она все упростила, выпустив самые сложные моменты этого процесса. — Можно мне когда-нибудь посмотреть, как ты работаешь со стеклом? Она снова почувствовала, как в ней шевельнулось беспокойство: |