Книга Хранительница сокровищ [= Полночный воин ], страница 4. Автор книги Айрис Джоансен

— Его латы сверкали в свете кометы. Я не смогла разглядеть его лицо, но знала, что он не причинит мне зла. Я ошибалась. Я увидела Редферн в огне.

Бринн с облегчением вздохнула. Эдвина не бредила. Она говорила вслух об опасности. О ней в замке шептались по всем углам.

— Это все россказни о Вильгельме Нормандском. Неудивительно, что ты так испугана.

— Дело не в этом нормандском рыцаре. Он… Это был не он, — пыталась объяснить Эдвина.

— Нет, он.

Бринн поплотнее укутала Эдвину в одеяло.

— Вчера вечером я случайно слышала, как лорд Ричард в обеденном зале говорил о возможности нападения нормандского барона.

— Я помню. Он был очень зол. Кричал, что у него есть дела поважнее, чем идти в бой за королем Гарольдом. — Эдвина тяжело вздохнула. — Так ты считаешь, что это только видение?

— Просто сон.

— Но я видела даже отблески красного пламени на его волосах от зарева у него за спиной.

— Все равно, это был только яркий сон. Полночный воин явился к тебе спящей.

— Слава Богу! — Эдвина замолчала.

Бринн показалось, что она задремала.

— Мне так одиноко. Ты не полежишь со мной?

Бринн прилегла на кровать, прижав к себе хрупкое тело Эдвины. Потеряв последнего ребенка, она так похудела! Лихорадка при родильной горячке отняла у нее последние сила, и Бринн казалось, что миледи не переживет новые роды.

— Хорошо. Так мне спокойнее, — прошептала Эдвина. — Так же ты обнимала меня той ночью, когда я едва не умерла. Я уже одной ногой стояла там… а ты вытащила меня с того света.

Бринн тяжело вздохнула: и Эдвина не верит в ее знахарство.

— Тебе помог мой травяной отвар.

— Не думаю. Тут было что-то свыше.

— Значит, это был сам Господь, — быстро согласилась Бринн. — Я только знахарка, а не колдунья.

— Ты обиделась на меня? — забеспокоилась Эдвина. — Я никогда не обвиняла тебя в этом. Я только…

— Ш-ш. Ничего страшного. Спи.

— А ты не уйдешь, когда я засну?

— Я буду рядом.

Ловушка захлопнулась. Она необходима Эдвине и не может оставить ее без своей помощи. Как малое дитя, миледи молит о дружбе, нуждается в ней. И наверняка Эдвина без нее не выживет. Тоска и глубокое отчаяние овладели Бринн. Выхода не было. Она могла сбежать от Делмаса, но забота об Эдвине стальными цепями приковывала ее к Редферну. Гвинтал, мечта ее жизни, стал недосягаем.

— Звезда… — пробормотала во сне Эдвина. — Ты ошибаешься, Бринн. Я знаю, он идет…

20 апреля 1066

Нормандия

— Это мне знак от Господа.

Вильгельм Нормандский простер руки к светящейся комете — ее сияние завораживало, притягивало и волновало его, вселяя веру в собственное могущество и бессмертную славу.

— Кто посмеет оспорить мое право на английский трон? — Вильгельм обратил к Гейджу Дюмонту задубелое от северных ветров лицо воина. Оно дышало отвагой и дерзостью.

— В самом деле, кто? — с напускным безразличием повторил Гейдж Дюмонт. — Гарольд II Английский, должно быть, тоже уверяет своих баронов, что комета — символ его законного права и Бог на его стороне.

Улыбка медленно сползла с лица Вильгельма, глаза потемнели от сдерживаемого гнева.

— Ты еще смеешь мне говорить, что я кощунствую, доказывая именем Господа свои права?

— Что вы, ваша милость, я просто жалкий торговец. Смею ли я осуждать вас за подобное богохульство?

«Дерзкий плебей, бастард, а еще туда же. Для потехи своей и из-за вздорности нрава готов и самого Папу Римского подергать за бороду», — раздраженно подумал Вильгельм. Он было собрался резко осадить безродного за наглость, но сдержался.

— «Жалкий торговец», — передразнил он Гейджа. — Ходят слухи, у тебя неслыханные богатства. Правда, что у тебя великолепный дворец в Византии?

— Молва часто попирает истину и топит ее, — туманно отозвался Дюмонт.

— А твой замок в Бельриве — это тоже слухи? Кто бывал в нем, потрясен сокровищами с Востока. — Вильгельм уже не скрывал неприязни к этому выскочке.

— Я веду торговлю. Как известно вашей милости, я часто езжу в Византию за товаром. Кто откажет мне в праве понежиться всласть? Вы? — Он вопросительно поднял бровь. — Похоже, вы посылали за мной не для разговора о моих игрушках?

Вильгельм оборвал его нетерпеливым взмахом руки. Богатства Дюмонта его мало волновали.

— Кроме того, я слышал, в Бельриве у тебя лучшие в Нормандии солдаты и стрелки из лука.

Гейдж Дюмонт нахмурился. Суровая складка прорезала высокий лоб, черные брови сошлись на переносице.

— Ваши рыцари посчитали, что презренный торговец — легкая добыча. Пришлось проучить их. — Говорил он тихо, но голос вибрировал от ярости.

— Я знаю, что мои воины иногда ведут себя… немного шумно.

— Полагаю, мародерство несколько отличается от шумных забав.

— Солдаты умеют только воевать, и надо же им чем-нибудь заняться в мирное время. — Вильгельм поймал себя на том, что пытается оправдаться перед этим выродком.

— Достойное занятие — грабить беззащитные графства. Потому-то я и держу воинов, чтобы они заставили замолчать не в меру расходившихся.

Вильгельм решил поставить на место Дюмонта.

— В прошлом году ты убил Жана Брестайнского.

Тяжелое молчание повисло в воздухе. Лишь комета, озарив небесный свод, казалось, звала к битве, к победе.

— Верно, — насторожился Гейдж. Он несколько запоздал с подтверждением.

— Это вызвало гнев среди моих баронов. Им не по нутру, когда чужаки лезут в их дела. Они требовали, чтобы я немедленно разрушил твой замок и принес им твою голову. Знаешь, почему я этого не сделал?

— У вас доброе сердце.

Вильгельм пропустил колкость мимо ушей.

— Потому, что твой Бельрив надежно защищает мое побережье, и ты никому не позволяешь нарушать свои границы, даже моим рыцарям.

— Я польщен мудростью вашей милости и вашей дальновидностью.

— Лжешь. — Вильгельм изучающе вгляделся в лицо Гейджа. — Ты такой же дерзкий и строптивый, как и твой отец.

Легкая тень печали затуманила глаза Дюмонта, но в голосе, когда он заговорил, проскользнула легкая насмешка:

— У меня нет отца. Я незаконнорожденный. — Слегка поклонившись, он добавил: — Как и ваша милость.

— Твоя мать объявила по всем графствам, что ты сын Хардраады.

— Но Хардраада опроверг ее слова. Королю Норвегии вполне хватает наследников, чтобы позволить какому-то бастарду, а их у него достаточно, заявлять о своих правах на его земли, а уж тем более сыну от дочери нормандского купца.