Книга Приручить единорога [= Странное предложение ], страница 44. Автор книги Айрис Джоансен

— Рыкаешь ты, как лев, — сказала она наконец. — Нрав у тебя похуже, чем у носорога, а шкура толстая, как у слона. Вот, собственно, и все…

— Спасибо, что ты, по крайней мере, не стала сравнивать меня ни с кем из твоих подопечных из заповедника, — криво улыбнувшись, сказал Раф. — Наверное, я должен быть благодарен… У тебя там небось одни копытные.

— Носорог тоже относится к отряду непарнокопытных, — холодно отпарировала Жанна. — Что касается моих подопечных, то я об этом даже не думала. Просто сначала мне хотелось перечислить наиболее явные аналогии. Что касается неявных, то ты больше всего напоминаешь мне дронта. Эта птица вымерла. Чего я не понимаю, это почему ты так хочешь последовать ее примеру.

— Наверное, мне хочется завоевать твою симпатию, — ухмыльнулся Сэнтин. — Похоже, тебя интересуют только вымирающие виды.

Жанна невольно поморщилась. Легкий характер разговора, который пытался навязать ей Сэнтин, претил ей.

— Если ты не будешь думать о своем здоровье, то списки исчезнувших с лица земли видов действительно скоро пополнятся. Тобой! — сказала она резко. — Ты должен поправляться, а ты что делаешь? Ты убиваешь себя!

— Чушь! — сердито бросил в ответ Сэнтин, с силой опуская опустевшую чашку на блюдце. — Я чувствую себя в отличной форме. Во всяком случае, несколько часов за рабочим столом меня не прикончат.

— Ты прекрасно знаешь, — гнула свое Жанна, — что врач запретил тебе напряженно работать. А в последние четыре дня ты только и делаешь, что гробишь свое здоровье. Трудоголик несчастный! Даже Пэт — и тот выглядит усталым!

— Доусон? — переспросил Сэнтин, и в его глазах полыхнуло пламя. — Я должен был сразу понять, что твой поздний романтический визит не связан с моей скромной персоной. Что, Доусон обращался к тебе за сочувствием? Я уверен, что он не пренебрег бы материнской заботой, которую ты тут предлагала… — Его пальцы болезненно сдавили руку Жанны. — И заботой, и всем остальным. Что еще ты предложила ему, Жанна?

Лицо Сэнтина напряглось, глаза превратились в узкие щелочки, и в душе Жанны шевельнулся страх.

— Ничего я ему не предлагала! — воскликнула она, тщетно пытаясь вырвать руку, но он держал ее будто клещами. — Ради Бога, Раф!.. Ведь все это время он практически не отходил от тебя. У меня не было ни одного шанса соблазнить беднягу. А теперь отпусти меня — ты делаешь мне больно.

— Я хочу сделать тебе больно, — резко сказал Сэнтин, и Жанна почувствовала, что его пальцы сжались еще сильней. Боль пронзила ее, и она невольно вскрикнула.

Сэнтин мгновенно, словно обжегшись, выпустил ее, и Жанна поднесла руку к глазам. На запястье, в тех местах, где сомкнулись его пальцы, остались белые пятна, которые быстро наливались красным, и Жанна машинально прикрыла их ладонью, словно это было какое-то позорное клеймо.

— Ничего не выйдет, — заметил Сэнтин, наблюдавший за ней с каким-то болезненным злорадством. — Завтра утром у тебя появятся настоящие синяки.

Жанна повернулась к нему, чтобы что-то сказать, и осеклась. Глаза у Сэнтина были как у побитой собаки, и она не отважилась упрекнуть его, чтобы не причинить ему еще больших страданий.

— Я и есть одно из тех самых чудовищ, с которыми ты меня сравнила, — сказал Сэнтин, от которого не укрылась ее внутренняя борьба.

— Нет, — твердо возразила Жанна, натягивая на запястье рукав своего желтого халатика, чтобы скрыть следы его пальцев. — Это была случайность. Ты вовсе не хотел сделать мне больно.

— Не хотел? Вот как — с горечью промолвил Сэнтин. — Хотел, и еще как!

Он медленно покачал головой. Его лицо осунулось и стало совсем бледным.

— Мне хотелось, чтобы ты почувствовала… хоть что-нибудь! Пусть даже боль или ненависть. Я не хочу один тонуть в пучине чувств, которая затягивает меня. Ты думаешь, я не догадался, что ты пришла ко мне сюда просто из жалости? Ты явилась передо мной такая прекрасная, и я почувствовал, как внутри у меня все рвется и болит. Что мне было делать? Естественно, мне необходима была разрядка, и я разрядился, как умел!

Сэнтин слегка прикрыл глаза, и возле губ его обозначились две горькие складки.

— Господи, как же мне плохо! — глухо проговорил он.

— Ты просто устал, — сказала Жанна как можно убедительнее. Появившаяся на лице Сэнтина гримаса боли и полного отвращение к себе напугала ее гораздо сильнее, чем недавняя вспышка неконтролируемой ярости. — Если бы ты успел восстановить силы, я знаю, ты никогда бы не тронул меня.

Сэнтин наклонился вперед и закрыл лицо руками.

— Тронул бы, — глухо сказал он и рассмеялся без тени веселости. — Обязательно тронул бы. Быть может, я обошелся бы без насилия, но я обязательно бы это сделал. Почему, как ты думаешь, после того как мы вернулись из заповедника, я с головой ушел в работу? Что за фантазия такая пришла мне в голову — загнать себя до полного изнеможения?

— Этого я не знаю, — неуверенно ответила Жанна. Ей очень хотелось, чтобы Сэнтин снова надел эту свою маску безжалостного и сильного человека, которая помогала ему в борьбе со всем миром и с самим собой. Теперешний Сэнтин — слабый, уязвимый, мучимый глубокой внутренней болью, слишком легко преодолевал все барьеры, которые она воздвигала перед ним.

Сэнтин поднял голову и открыл глаза.

— Я и не ожидал, что ты поймешь, — сказал он устало. — Впрочем, я с самого начала знал, что мне придется сражаться с этим в одиночку. Что ж, можешь считать работу моим последним рубежом обороны в борьбе с твоими чарами. Она всегда была для меня самой восхитительной любовницей, и ни одной женщине не удалось пока с нею сравниться. И, я надеюсь, не удастся. Я ушел в нее с головой, чтобы забыть тебя.

— Ну и как? Получилось? — тихо спросила Жанна.

Сэнтин пожал плечами.

— Пока что работа лишь утомила меня настолько, что я способен удержаться от соблазна проводить с тобой ночи напролет, — с горечью ответил он. — Но она не мешает мне думать о тебе и хотеть тебя. Не понимаю, с чего это я решил, будто моя уловка сработает… Но ведь ничто другое так и не помогло!

Его траурный взгляд внезапно полыхнул жарким гневом.

— Я сделал тебе больно, черт! — воскликнул он. — Почему ты не можешь держаться от меня подальше? Неужели тебя не научили, как надо вести себя с раненым зверем?

— Научили, — негромко сказала Жанна. — Меня научили, что сначала надо устранить причину боли, а потом лечить рану.

С этими словами она шагнула вперед и осторожно отвела со лба Сэнтина упавшую на него прядь волос.

— Пожалуйста, поверь, что ты вовсе не сделал мне больно. Завтра на этом месте не будет даже синяка. — Она ласково погладила его по голове, и Сэнтин напряженно замер под ее руками — точь-в-точь как птица с перебитым крылом в руках птицелова.

— В заповеднике со мной случалось и не такое, — добавила Жанна почти весело. — Я привыкла.