
Онлайн книга «Вечная ночь»
* * * Дядя Мотя продолжал разглядывать её своими мёртвыми глазами. Но ей больше не было страшно. Все вдруг стало по фигу. — Ангел, — произнёс дядя Мотя, и в голосе его послышалась лёгкая хрипотца, — чудо девочка. Хрупкая, нежная, беззащитная. Глаза большие, грустные. Шейка тоненькая, как у цыплёнка. — Т-так и х-хочется придушить, — прошептала Ика, не отводя взгляда. Он засмеялся, потрепал её по щеке. — С юмором у тебя все в порядке. Значит, жить будешь. Вова просмотрел несколько кассет и дисков, не помеченных звёздочками. Убедился, что там ничего интересного. Порнушка, ужастики, садо-мазо, всякое дерьмо, которое продаётся в обычных ларьках и в магазинах «для взрослых». Марк покупал и часами пялился в экран. Говорил, ему это нужно для работы. Вова прокручивал кассеты, диски, вынимал, бросал на пол, ставил другие. Один раз ему попался диснеевский «Пиноккио», любимый мультик Ики. Она знала его с детства, почти наизусть. Когда услышала знакомую музыку и голос волшебного Сверчка, чуть не завыла, зажала рот ладонью. Вова остановил диск, вытащил, отбросил. Поставил следующий, там опять была порнуха. — В т-туалет можно? — спросила Ика дядю Мотю. — Иди. Она заперлась ванной, включила воду. Звук льющейся воды её всегда успокаивал. Она стояла у раковины и смотрела на себя в зеркало, как будто видела впервые. — У тётки болезнь Альцгеймера. Что-то вроде старческого слабоумия. Она опустилась, живёт в грязи, беспомощная, совсем сумасшедшая, — пробормотала Ика, глядя в глаза своему отражению, — если они меня отпустят, клянусь, я поеду к ней и буду ухаживать. Какой бы ни была она злыдней, всё равно, родная папина сестра. Она — всё, что осталось от папы, от моего детства. Господи, честное слово, если они отпустят меня, я поеду к тёте Свете. Хоть что-то хорошее сделаю в жизни. Ика выключила воду, хотела выйти, но вдруг отчётливо услышала голос Томы. — Матвей Александрович, вы извините, я не думала, что их так много. Можно сложить в пластиковый мешок. — Не думала она! Я же тебя предупреждал, прихвати какую-нибудь большую сумку. — А вот, смотрите, тут наверху вроде есть сумка. Вова, достань. Да вытряхни ты все это барахло. — Куда? — спросил Вова. — Хоть на голову себе! И давайте, давайте быстрей, ребята, не копайтесь, — торопил их дядя Мотя. «Они собирают кассеты и диски, на которых сняты клиенты, — поняла Ика, — взяли мою сумку, она на верхней полке в стенном шкафу. Они здесь, в прихожей, поэтому так хорошо слышно». — Матвей Александрович, а с девчонкой что? — вдруг спросила Тома. — Догадайся на счёт три! — сердито рявкнул дядя Мотя. * * * — Я не сомневаюсь, это подделка! — тупо повторял майор Завидов. — Вы уверяете, что о дневнике вам сказала Карина Аванесова. Но девочка заявила, что никакого дневника не было. — Ну допустим, она этого не заявляла, — возразил следователь Соловьёв, — она только повторяла: нет, я ничего не знаю. — Она знала, — Борис Александрович тяжело, безнадёжно вздохнул, — когда мы встретились с ней в коридоре, она прошептала мне: только не говорите им про дневник. — Это вы сейчас придумали! Почему вы при девочке этого не сказали? — спросил Завидов. — Я не решился. Она плакала. Мне кажется, ей что-то известно о Жениной тайной жизни и она боится, что это дойдёт до её родителей. У неё очень строгая семья, и одно то, что её подруга занималась такими вещами… — Какими вещами? Ну, договаривайте! Жени Качаловой больше нет, теперь о ней можно сказать что угодно! — заорал Завидов. — Эдуард Иванович, пожалуйста, потише и повежливей, — одёрнул его Соловьёв. В квартире Родецкого шёл обыск. Было полно народу. Соловьёв сумел прочитать дневник Жени с помощью лупы. Он разбирал самые сложные почерки не хуже старого учителя. Потом дневник взял Завидов и тоже вооружился лупой. Часа два назад, перед тем как отправиться на квартиру, в учительскую ещё раз привели Карину Аванесову. За ней пришла мама, полная, громкоголосая дама. Она говорила с сильным армянским акцентом и не давала дочке раскрыть рта, отвечала вместо неё. — Карина не читает чужих дневников! — заявила она, не дослушав вопроса. — Чего ещё вы хотите от моего ребёнка? Вы что, не видите, в каком она состоянии? — Карина, ты подошла ко мне вчера после урока и сказала, что Женя перепутала тетради, — напомнил Борис Александрович. — Я не знаю. — Ты подходила или нет? — спросил Соловьёв. — Нет. Да. Насчёт сочинения. — Пожалуйста, расскажи подробнее. — Сочинение по «Капитанской дочке». Я спросила Бориса Александровича, проверил он уже или нет. — Был у вас разговор о Жениной тетради? — Да. Нет. Я не помню. — Конечно, она не помнит! Как она может помнить в таком состоянии? — кипятилась мама. — Женя звонила тебе, просила поменять тетради, она перепутала, сдала не ту, в которой было сочинение. Ты сказала мне, что Женя болеет, хронический бронхит, — говорил старый учитель, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и мягко. — Да, она болела. Я сдала её сочинение. Я ничего не знаю, я тетрадку не открывала. Девочка дрожала и плакала. Так и не добившись никакого толку, её отпустили. — Я уверен, графологическая экспертиза легко определит, что это подделка, — продолжал повторять Завидов. — Вообще, все враньё, от начала до конца. — Нет, не враньё, — тихо сказал Соловьёв, — в том, что это дневник Жени и никакая не подделка, я лично не сомневаюсь. — Да брать его надо! В камере он быстро расколется, — рявкнул Завидов, — учитель! В гостиной телевизор стоял на небольшом комоде. Там, на дне нижнего ящика, под кипами старых газет и журналов, нашли плоскую деревянную шкатулку. — Это не моя вещь, — прошептал Борис Александрович, — он оставался один в комнате, я выходил на кухню, готовил чай. У него был портфель, небольшой, чёрный. Он с ним не расставался. Когда сел вот в это кресло, поставил его на пол, у ног. Старый учитель даже попытался изобразить все в лицах. Показал, как они вышли на балкон, перевесились через перила, разглядывая машину. |