Онлайн книга «Колдун и Сыскарь»
— Ещё немного и я засну прямо в седле, — сообщил Сыскарь. — Та же беда, — подтвердил Симай. — Предлагаю заночевать в ближайшей деревне, а завтра с новыми силами продолжить. Гончие из нас уже аховые. — Может, твоего пойла чудесного ещё хлебнём? По глоточку. — Нет, — покачал головой Симай, — нельзя его часто, здоровье надорвёшь, потом не починишь. Деревня показалась, когда они по тропе, больше напоминающую звериную, нежели человеческую, миновали дремучий болотистый лес, раскинувшийся сразу за Марьино, и выехали на берег неширокой речушки, за которой среди старых лип, за плетнями, виднелись несколько соломенных крыш. На берегу речушки стоял русоволосый босой пацан лет десяти-одиннадцати и удочкой ловил рыбу. Увидев выезжающих из леса всадников, он было дёрнулся, но пересилил страх и остался на месте. — Здравствуй, рыболов, — сказал Симай. — Бог в помощь! — Благодарствую, — степенно, по-взрослому ответил мальчишка. — Что за речка? — осведомился цыган. — Не Голедь часом? — Она самая. — Значит, это село — Люблино? — Ага. Раньше, говорят, Годуново звалось. Теперича Люблино. Люблино, подумал Сыскарь, глядя на невзрачные соломенные крыши и вспоминая то Люблино, которое он знал — южный оживлённый район Москвы. Охренеть. Посреди ближайшей к нему крыши виднелась дыра, из которой поднимался дым. Значит, изба была курной и топили в ней по-чёрному. — На ночлег здесь у кого можно остановиться? — продолжал расспросы Симай. Мальчишка, стриженный «под горшок», зыркнул на них синими-пресиними глазами и сказал: — Вам, наверное, удобнее всего в господском доме будет. Переедете через мосток, потом всё прямо, там увидите. — Спасибо, — кивнул Симай и тронул лошадь. А Сыскарь, подчиняясь неожиданному импульсу, нашарил в кармане и бросил мальчишке копейку — целое состояние по меркам последнего, которую тот ловко поймал на лету и после секундной оторопи быстро засунул за щёку, как будто и не было никаких денег. Копейка? Какая копейка? Не видел никакой копейки. Сыскарь усмехнулся, махнул мальчишке рукой и последовал за кэрдо мулеса, который уже переехал на другую сторону речушки Голеди. Чесалась щека. Машинально он попытался устранить неудобство и не смог. Рука не двигалась. Ни одна, ни вторая. Создавалось отчётливое ощущение, что они, то бишь руки, связаны за спиной. И связаны крепко. Что за… Сыскарь открыл глаза и ничего не увидел. Словно и не открывал. Попробовал ещё раз двинуть руками — действительно, связаны. И ноги тоже. Хм, а ведь ложился свободным человеком… Он принюхался. Пахло сыростью. Похожий запах стоит обычно в помещениях, расположенных ниже уровня земли. Подвалах и погребах. И лежит он явно на голой, хоть и утрамбованной земле. Хотя с вечера ложился на нормальную широкую лавку. Во, попали. И ведь ничего не предвещало. Помещичий дом — всего-навсего обширная бревенчатая изба-шестистенок под двускатной, крытой гонтом крышей, с русской печью и дымоходной трубой. Сам барин в отъезде, как объяснил тощий рыжеватый мужичонка с редкой бородкой и маленькими, неопределённого цвета, глазами. Звали его Фрол, и был он тут, в деревеньке Люблино на десяток от силы крестьянских дворов, из которых три, считай, пустовало по причине болезней, бегства на Дон и солдатчины, кем-то вроде управляющего. Вместе со своей женой Устиньей — толстой, молчаливой и малоопрятной бабой, которая, тем не менее, весьма ловко суетилась по хозяйству, так что ужин для двух уставших путников, готовых заплатить за еду и кров, не заставил себя ждать. Да, за ужин и последующий ночлег они щедро заплатили. На свою голову, как теперь выясняется. Вот тебе и Люблино. Он попробовал вспомнить, что хорошего или, наоборот, плохого у него связано с этим районом. Выходило примерно пятьдесят на пятьдесят. Однажды двое суток просидел в засаде на улице Армавирской и всё без толку — клиент так и не появился, его взяли другие и в другом месте. Потом как-то левое заднее крыло ему помяла блондинка на «БМВ», долго потом страховую трясти пришлось. Ну и в Кузьминском лесопарке пару раз проводил время весело ещё в бытность свою опером. Н-да, когда теперь удастся повторить и удастся ли вообще… Сыскарь слегка потряс головой. Башка побаливала. Не сильно, но тем не менее. Что там к ужину было, самогонка? Она, родимая. Вот зачем, спрашивается, пить в дороге да ещё в незнакомом месте? Ты ж, Андрюша, хоть и бывший, но мент, должен понимать. Чревато это. Кто ж знал? Не хотелось людей обижать. Фрол этот так искренне предложил… И ведь с нами пил, паразит! Что же они нам подмешали? Потому что не мог я с одного стакана так вырубиться, что не почуял, как меня вяжут. И Симай не мог. Блин с чебурашкой, а где Симай?! — Симай, — позвал негромко, — ты здесь, Удача? — Здесь, — отозвался напарник ясным голосом. — Лежу вот и боюсь тебя окликнуть. Хорошо, ты первый голос подал. Как нас, а? Словно детей малых. Ладно ты, человек пришлый, вообще из другого мира. Но где, спрашивается, было моё чутьё? Я ж кэрдо мулеса, призраков и духов днём вижу! — Устали мы, — напомнил Сыскарь. — Ночь без сна, день в седле. Напиток ещё твой бодрящий… Вот и лоханулись. Да и не духи это, люди. Поди знай, что у них на уме. — Лоханулись — это окунулись в лохань с говном? — предположил Симай. — Красное словцо, надо будет запомнить. — Что-то в этом роде, — невольно засмеялся Сыскарь. — Ладно, напарник. Лоханулись так лоханулись, с кем не бывает. Как выбираться будем? — Как-как… каком кверху. Не знаю. — Руки бы развязать… Чёрт, крепко стянули, гады. На совесть. Одно хорошо, сразу не убили. Значит, мы им зачем-то нужны. Вот только зачем… — Может, зубами? — предложил Симай. — Что — зубами? — не понял Сыскарь. — Верёвки попробовать развязать. Ну-ка, повернись так, чтобы я дотянулся. Зубы у меня крепкие — хоть гвозди перекусывай. — Хм. Неплохая мысль. Сейчас… Однако осуществить задуманное не удалось. Над головами прогрохотали шаги, со стуком откинулась крышка погреба, и в кромешную подпольную тьму проник желтоватый свет свечи. — Лезьте в погреб! — приказал грубый мужской голос. — Живо! — Руки хоть развяжите, изверги… — отозвался другой, показавшийся Сыскарю знакомым. — Обойдёшься. Пошёл, говорю! Послышался удар, негромкий вскрик, и слабый свет заслонила фигура, пытающаяся спуститься со связанными за спиной руками вниз по приставной лестнице. С трудом, но фигуре это удалось. — Теперь ты, девка! — Ой, да как же… — Пошла, сука!.. |