Онлайн книга «Сон №9»
– Попкорн? – Спасибо, обойдусь. – Вы не любите попкорн? – Никогда всерьез не думал об этом. – Она взвешивает мое высказывание. – Так вы отказываетесь признать, что не любите попкорн? – Попкорн не относится к вещам, которые я люблю или не люблю. – Почему вы играете со мной в эти игры? – Я не играю в игры. Я просто плотно пообедал. Я не хочу есть. – Терпеть не могу, когда лгут. – Вы, должно быть, меня с кем-то спутали. – Она качает головой. – Случайные люди в такую глубь не забираются. – Ладно, ладно, я возьму попкорн. – Невозможно. Его нет. – Я чего-то не понимаю. – Тогда зачем вы предложили мне купить его? – У вас что-то с памятью. Я ничего вам не предлагала. Вы будете смотреть фильм или нет? – Да. – Все это начинает меня раздражать. – Я буду смотреть фильм. – Тогда зачем тратить время? – Она приподнимает занавес. В зале с сильно наклонным полом ровно три человека. В переднем ряду я вижу Акико Като. Рядом с ней какой-то мужчина. Внизу, в дальнем проходе, в инвалидном кресле сидит третий человек; судя по всему, он мертв: шея резко отогнута назад, челюсть отвисла, голова болтается, к тому же он совершенно неподвижен. Проследив за его взглядом, я вижу ночное небо, нарисованное на потолке кинозала. Я крадусь вниз по центральному проходу, надеясь подобраться к парочке поближе и подслушать разговор. Из проекционной доносится громкий хлопок. Приседаю на корточки, чтобы меня не увидели. Выстрел из дробовика или неумело открытый пакет чипсов. Ни Акико Като, ни ее спутник не оборачиваются – ползу дальше и останавливаюсь в паре рядов позади них. Свет гаснет, поднимается занавес. Идет реклама курсов вождения – она или очень старая, или на курсы принимают только тех, кто одет и причесан под семидесятые. Саундтреком служит песня «YMCA» [17] . Следующий рекламный ролик – пластический хирург по имени Аполлон Сигэнобо дарит вечные улыбки всем своим клиентам. Поют о лицевой коррекции. В кинотеатре Кагосимы мне нравится смотреть анонсы «Скоро на экране» – это избавляет от необходимости смотреть саму картину,– но здесь их не показывают. Громовой голос объявляет о начале фильма «Пан-оптикон» – режиссер, имя которого невозможно произнести, удостоен награды на кинофестивале в городе, которого уж точно нет на соседнем континенте. Ни титров, ни музыки. Сразу действие. В черно-белом городе, где царит зима, сквозь толпу едет автобус. Пассажир, мужчина средних лет, смотрит в окно. Деловито падающий снег, разносчики газет – действие происходит в военное время,– полицейские, избивающие чернокожего торговца, голодные лица в пустых магазинах, обгоревший остов моста. Выходя, мужчина спрашивает у водителя дорогу – и получает в ответ кивок в сторону громадной стены, заслоняющей небо. Мужчина идет вдоль стены, пытаясь найти дверь. Вокруг воронки от бомб, сломанные предметы, одичавшие собаки. Развалины круглого здания, где заросший волосами душевнобольной разговаривает с костром. Наконец мужчина находит деревянную дверь, поднимается на крыльцо и стучит. Ответа нет. Он видит консервную банку, висящую на куске провода, торчащего из каменной кладки, и произносит в нее: – Есть тут кто-нибудь? Внизу субтитры на японском, сам же язык состоит из шипения, хлюпанья и треска. – Я доктор Полонски, начальник тюрьмы Бентам ждет меня. Он прикладывает консервную банку к уху и слышит гул. Дверь открывается, за ней продуваемый ветром двор перед каким-то зданием. Доктор спускается вниз по ступенькам. Ветер доносит странное пение. – Тоудлинг к вашим услугам, доктор.– Человечек очень маленького роста буквально вырастает у него из-под ног, и доктор отпрыгивает.– Сюда, пожалуйста. Под ногами скрипит снег. Атмосфера ирреальности сгущается, отступает, снова сгущается. У Тоудлинга на ремне позвякивают ключи. Лабиринт тюремных коридоров; надзиратели играют в карты. – Вот мы и пришли,– каркает Тоудлинг. Доктор холодно кивает, стучит и входит в грязный кабинет. – Доктор! – Начальник тюрьмы на вид полная развалина и к тому же пьян.– Присаживайтесь, прошу вас. – Спасибо. Доктор Полонски ступает осторожно – половицы не только голые, половина из них просто отсутствует. Доктор садится на стул, который размером больше подошел бы школьнику. Начальник тюрьмы фотографирует земляной орех, плавающий в высоком стакане с жидкостью. – Я пишу трактат, посвященный поведению закусок в бренди с содовой,– объясняет начальник тюрьмы. – Вот как? Начальник тюрьмы сверяется с секундомером. – Что будете пить, док? – Спасибо. На работе не пью. Начальник тюрьмы выливает последнюю каплю из бутылки бренди в рюмку для яйца и избавляется от бутылки, бросая ее в дыру между половицами. Отдаленный вскрик и звон. – Чин-чин! – Начальник тюрьмы стучит по своей рюмке – Дорогой доктор, если позволите, я буду резать крякву матку. То есть я хотел сказать, правду. Наш доктор Кениг умер от чахотки перед Рождеством, и из-за войны на Востоке или нет, но нам еще не прислали никого взамен. Тюрьмы во время войны не являются вопросом первостепенной важности, в них сажают только политических. А у нас были такие планы. Тюрьма будущего, как в Утопии [18] , где мы бы повышали умственные способности заключенных, чтобы освободить их воображение, а стало быть, и их самих. Чтобы… – Мистер Бентам,– прерывает его д-р Полонски.– Правда?.. – Правда в том,– начальник тюрьмы подается вперед,– что у нас трудности с Воорманом. Полонски ерзает на крошечном стульчике, боясь последовать за бутылкой. – Воорман – ваш заключенный? – Именно так, доктор. Воорман – заключенный, который утверждает, что он Бог. – Бог. – Каждому свое, как я говорю, но он так убедителен, что теперь все население тюрьмы разделяет его иллюзию. Мы изолировали его, но что толку? Слышали пение? Это псалом Воормана. Я боюсь беспорядков, доктор. Бунта. – Я понимаю, вы в трудном положении, но как… – Я прошу вас обследовать Воормана. Выяснить, симулирует он сумасшествие или у него действительно съехала крыша. Если вы решите, что он клинически ненормален, я отошлю его в сумасшедший дом, и мы разойдемся по домам пить чай с волшебным печеньем. – За какое преступление осудили Воормана? |