
Онлайн книга «Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ]»
![]() — Конечно, сэр. — Даже самым близким друзьям! Это одна из наиболее сложных сторон нашей профессии. Кроме того, такая новость могла бы отрицательно подействовать на ваших однокурсников. Уверен, вы понимаете, что я хочу сказать. Барни кивнул — в знак согласия и от усталости одновременно. — Но, сэр, ведь рано или поздно все заметят, что Мори больше не ходит на занятия. — Предоставьте это мне. Я издам приказ: что-нибудь об отчислении по семейным обстоятельствам. — Да, сэр. Теперь я могу идти? Уже очень поздно, а я… — Конечно… Ливингстон, кажется? — Так точно, сэр. — Насколько я понял из слов доктора Рубина, вы сегодня держались молодцом. Спасибо вам. Уверен, что и Истман будет вам признателен. — Вообще-то Мори славный парень. Может быть, чуточку слишком чувствительный… — Я говорю о докторе Истмане. Его отце. — A-а. Да, сэр. Спокойной ночи, сэр. Барни сделал несколько шагов, когда его вновь окликнули: — Ливингстон, вот еще что… Он остановился и обернулся: — Да, сэр? — О каких это бумагах вам говорил младший Истман? Барни замялся, а потом вдруг разозлился и подумал, что хоть какая-то часть жизни Мори Истмана должна остаться в неприкосновенности. — Понятия не имею, сэр. Наверное, бредил. Декан Холмс кивнул. Барни воспринял это как разрешение идти и устало побрел к себе. Проходя мимо комнаты Мори, он заметил, что дверь все еще открыта нараспашку. Барни зажег свет и вошел. В каретку портативной пишущей машинки был вставлен недописанный листок. Барни нагнулся и прочел. Это были мысли автора после первого дня занятий в медицинском. «То было наше первое соприкосновение с представителем Иного Мира. Странно, но, заглянув внутрь, мы не обнаружили никаких отклонений. Все как будто было на месте. Все в порядке. Тогда что же уносит с собой Смерть? Реалисты-ученые скажут, что не более чем электрические импульсы; люди религиозные могут определить это как святой дух. Я гуманист, и то, что я сегодня увидел, я назвал бы отсутствием души. Так куда же она отправилась?» Барни собрал десяток страниц незаконченного «творения» Мори, выключил свет и печально побрел в свою комнату. Он сейчас чувствовал настоятельную потребность отключить все мысли. — Бог ты мой, Ливингстон, ты что, заболел? У тебя такой вид, будто ты всю ночь не спал! — Я и не спал, — хрипло пробормотал Барни, держа в левой руке булку, а правой пытаясь намазать на нее джем. Координация движений явно была нарушена. На подносе у него стояли три чашки черного кофе. — Могу я присесть или это столик для одних зубрил? — Садись, Кастельяно, садись. Лора села напротив и легонько забарабанила пальцами по столу. — Ну и как? Расскажешь, что случилось? — Я изучал эпителиальную ткань и так увлекся, что не заметил, как время пролетело. Когда очнулся, уже рассвело. Лора протянула руку, взяла чашку кофе и произнесла: — Чушь собачья! Я прекрасно знаю, что на самом деле произошло. Отяжелевшие веки Барни вдруг поднялись почти до нормального положения. — Неужели? Она кивнула и расплылась в улыбке: — У тебя было непредвиденное романтическое свидание. И кто была та счастливица, Ливингстон? Какая-нибудь медсестра? — Прекрати, Лора! Разве я задаю тебе вопросы о твоей интимной жизни? — Задаешь. И я обычно ничего от тебя не скрываю. — Ну, на сей раз все совсем иначе. Я дал своего рода врачебную клятву. Пожалуйста, не дави! Ему страшно хотелось поделиться с нею своими переживаниями, той болью и жалостью, которые он испытывал. Но он не осмеливался нарушить данное слово. Не из страха перед деканом, а из уважения к Гиппократу. Он отхлебнул кофе: — Какая гадость! — На мой просвещенный взгляд, — весело заключила Лора, — вы с Гретой наконец нашли общий язык. Барни выдавил усталую улыбку. — И как ты это вычислила? — Дедуктивная логика, Барн. Грета вернулась в третьем часу, а ты такой несвежий. Ты ведь даже не побрился! — Правда, что ли? — Он провел ладонью по щеке. — Спасибо, Лора, я и впрямь не заметил. Ты не окажешь мне услугу, прежде чем оставить меня в покое? — Конечно. — Принеси мне еще один кофе взамен того, что ты стащила. Лора любезно поднялась, чтобы взять ему очередную дозу кофеина, а его головная боль усугубилась болью душевной. «Неужели это и есть врачебная тайна? — думал он — Не иметь возможности рассказать то, что у тебя на душе, своему самому лучшему другу?» — Барн, я на пределе. — Уже? Ради бога, Кастельяно, прошла только неделя, и нас еще ждет биохимия со своими многоголовыми формулами. Они сидели вдвоем, поглощая желейные кусочки непонятного происхождения, политые неописуемой субстанцией коричневого цвета. — Почему все должны плакаться именно в мою жилетку? — пожаловалась Лора. — А кто плачется? — Да по-моему весь Деканский флигель. — Ну, теперь ты понимаешь, каково приходится мне, когда народ выбирает меня в наперсники. — Но тебе же это нравится! — возразила она. — Да, конечно. Можно даже сказать, я получаю подлинное удовлетворение, когда помогаю друзьям решать их проблемы. Кроме того, это для меня как генеральная репетиция перед настоящей психиатрией. — Ну хорошо, — сдалась она, — друзья — это одно. Но я не собираюсь становиться советчиком каждой девушки в общаге! Например, Элисон Редмонд, — я с ней едва знакома! — А, старушка Элисон! Сбежала из-за нашего стола в анатомичке: поддалась молве о чудодейственных руках некоего Сета Лазаруса. — Настоящая причина не в этом, Барн. Это только предлог. Она… как бы это сказать… кое-кто ее перевозбудил. — Кто же? Я или наш покойник? — Беннет, — с улыбкой ответила она. — Ага. Ну, ревновать тут нечего. Беннет действительно крутой парень. Но зачем из-за этого ей понадобилось сбегать? — Это ты должен установить, доктор Фрейд. Она боится, что у них начнется роман. — Ну, это уж чистая фантазия! Что, Беннету, кроме этой мышки, больше смотреть не на кого? |