Онлайн книга «Хроника гнусных времен»
— Не ублажать, а кормить. Поджарить омлет, Кирилл? — Пусть сем себе жарит, — распорядилась Нина Павловна и пошла к двери. — Кто надевал мои туфли? — заговорила она уже оттуда. — Они же совсем мокрые! Мне теперь не в чем выйти! — Мы что, напились вдвоем с Сергеем? — спросил Кирилл у Насти. — Не могла же я сказать, что ночью пила с тобой виски! — нервно оглядываясь, зашептала она. — А ты как будто не понимаешь! Сделал такое лицо, что я чуть в обморок не упала! — А зачем говорить-то? — продолжал Кирилл. — Ну пила и пила, им-то что за дело? — Кирилл, замолчи. Ты не знаешь мою семью. Хорошо, что мама ничего не унюхала, она бы потом со мной неделю воспитательную работу проводила. «Всемилостивый святой Петр, избави меня от жизни в большой семье, — подумал Кирилл. — Я уж лучше как-нибудь сам по себе». Настя налила ему большую кружку горячего кофе и стала взбалтывать омлет в керамической мисочке. На громадной плите в плоском медном тазу кипело варенье, и пахло летом, черной смородиной, жарой — всем самым лучшим, что только есть в жизни. — Что ты так смотришь? — спросила Настя и вылила омлет на сковороду. — Хочешь варенья? Когда на этой самой кухне они пили кофе в первый, раз, она плакала, и ночь за окнами была черна, и дом был суров, нелюдим и мрачен. А сейчас — распахнутые окна, солнечный свет на плиточном полу, веселый начищенный бок медного таза, близкие голоса в саду, и кофе кажется совсем не горьким, и лета осталось еще много, и жизнь продолжается, и, может быть, все будет хорошо. От Питера до Москвы всего семьсот километров. Он терпеть не может большие семьи. Он никогда не рассказывал девицам о своем детстве и ни с кем из них не выпивал на двоих бутылку виски на ковре перед камином. Он поставил на стол свою кружку, подошел к Насте, которая сосредоточенно смотрела на омлет, собрал в кулак ее волосы и потянул к себе. — У тебя здесь есть Интернет? Или придется опять в Питер ехать? — Есть. Дозвониться сложно, но можно попробовать. А что? Тебе нужно работать? — Я в отпуске не работаю принципиально. — Гладкие волосы у него в ладони скользили и блестели, как будто перетекали между пальцами. — Мне нужно кое-что посмотреть. — Давай посмотрим, — согласилась она и ловко переложила омлет в коричневую плоскую тарелку. Оглянулась по сторонам и продолжила шепотом: — Я утром ходила к дальней калитке и нашла в кустах доску. Я думаю, что тебя стукнули именно этой доской. Голова болит? — Нет. — Ты врешь. — Я не вру. Тебе вовсе незачем было таскаться в кусты. Не нужно никому демонстрировать свою осведомленность и заинтересованность. — Меня никто не видел. — Я тоже думал, что меня никто не видит, когда сидел в кустах, — возразил Кирилл сухо, — тем не менее по голове получил. Настя, все серьезнее, чем нам кажется. Намного. И еще я думаю, что времени у нас мало. — Что это значит? — Тот человек теперь знает, что я за ним слежу. Он может думать, что я засек его случайно, когда курил на балконе, а может считать, что я его выследил. Он начнет действовать решительно, а мы пока не представляем себе, что это будут за действия. Он доел омлет и налил себе еще кофе. Пожалуй, Настин кофе вполне можно пить, а не только использовать для утопления грешников. — А Соня что? — Ничего. Вяжет тете Александре пояс от радикулита. Про ожерелье молчит, как будто его вовсе нет. Владик острил утром, но папа велел ему заткнуться. — Заткнуться? — переспросил Кирилл. — Ну… не совсем заткнуться, но он сказал, чтобы Владик от нее отстал. Он и отстал. — Насть, — спросил Кирилл, — а что за истории о том, будто бабушка отравила деда, чтобы закрутить роман с Яковом? Откуда Владик вообще это взял? Это что, когда-то обсуждалось или кто-то вспоминал? Он же не мог просто так придумать? — Не было никакого романа! — ответила Настя сердито. Вскочила и помешала варенье длинной деревянной ложкой. — Конечно, он все придумал! Он все время врет и выдумывает. — Что он врет и выдумывает? — Все! Как-то выдумал, что на работе у них была лотерея и он выиграл машину. Конечно, никакую машину он не выиграл, а все придумал. — Зачем? — Я не знаю! Наверное, ему это нравится. И про бабушку с Яковом он тоже все придумал. Я помню, когда мы были маленькие, бабушка рассказывала нам, какой он был герой на войне и все такое. Про деда она никогда не рассказывала. И еще она говорила про ту девочку, которая у нас жила, что мы не должны ее обижать, она нам почти что родственница и жизнь у нее очень трудная. — Про внучку Якова? — Ну да. Никто теперь даже не помнит, как ее звали. — А почему у них была трудная жизнь? Разве у твоей бабушки с двумя детьми жизнь была легче? Настя достала из пузатого буфета синее блюдце и стала снимать пенки с варенья, иногда останавливаясь и постукивая ложкой. — Не знаю, Кирилл. Ты задаешь вопросы, которые никогда не приходили мне в голову. Она не жаловалась на жизнь. И не рассказывала никаких историй, знаешь, про блокаду, про голод, хотя она все это пережила и в блокаду потеряла всю семью. Они в Александре-Невской лавре похоронены. Прадед, прабабушка и бабушкин братик, ему всего лет десять было, когда он умер. Бабушка как-то выжила. А тетю Александру накануне войны увезла к себе в Сибирь другая прабабушка. Ей тогда годик был или около того. Она маленькая сильно болела, решили, что ей климат не подходит, и увезли. И она осталась жива. И бабушка осталась жива. Когда бабушка вышла замуж, Александра стала жить с ней и с дедом. — Черт побери, — сказал Кирилл, — выходит, детей было не двое, а трое? Настя печально посмотрела на него: — Ну да. — А почему они ссорились? Твоя бабушка и тетя Александра? — Тетя считала, что бабушка живет как-то слишком легко. Бабушка и вправду никогда не грустила, не носила темных платков и довоенных платьев. У папы и тети Нины всегда была нянька, а бабушка ездила в Кисловодск, потом купила машину и поехала в Крым, любила одеваться, любила поесть, ничего не боялась. Она говорила, что она свою дань заплатила, больше с нее никто ничего не смеет требовать. |